Волчий капкан - страница 15

Ты стал чемпионом Европы – я хочу, чтобы ты стал чемпионом мира. Подчини все этой цели!

– Но я буду работать! – сказал молодой человек, и на лице его появилась тень улыбки, однако во взгляде читалось упорство и еще что-то, может быть, раздражение или обида. Такие же глаза – умные, живые – были и у моего друга, Дьяволенка. Именно это, да еще быстрота реакций, делало их похожими. Только вот взгляд Дьяволенка никогда не бывал тяжелым, легкость характера сквозила в каждом его движении, а тот, что стоял передо мной, был крайне скуп на жесты.

Честно говоря, мои предположения о его внешности почти не оправдались. Я ожидал увидеть фигуру внушительную – мускулы, угловатое волевое лицо и мощную шею, а тут – стройный парень среднего роста, черты лица выразительные, а шея – просто крепкая. Сколько я ни призывал на помощь воображение, ничего больше представить себе не мог. Вот тебе и прославленный богатырь, который швыряет людей, как перышки! По Дьяволенку и в шинели сразу было видно, что он спортсмен, гимнаст, а этот… да перед университетским подъездом толпятся десятки таких, как он. Легче верилось в его любовные подвиги или в то, что экзамены он сдает без сучка без задоринки. И еще кое-что: одет он был совсем неброско, никаких ярких пуловеров или широких ремней с модными пряжками. Единственно – поднятый воротник элегантного темно-серого пальто да манера держать руки в карманах, ни дать ни взять – разведчик. Ему бы еще трубку в зубы… Уж не Десислава ли научила его одеваться со вкусом?

– Ну, Пырван, покажешь мне свою знаменитую татуировку? Только я в искусстве ни бум-бум, предупреждаю.

Он смутился: – Так вы…

– Да, я все знаю. Генерал рассказал.

– Глупая история!

– Да, но благодаря ей ты попал к нам.

– Пожалуй, так.

– Не случись этого, ты бы здесь едва ли очутился.

– Да нет, я с детства увлекаюсь…

– Прекрасно. Ну так что, покажешь?

Пырван снял пальто, повесил на вешалку. Стрелки на его брюках были безупречны, если не считать свежих морщинок под коленями, верный признак того, что брюки только что из-под утюга. Теперь он казался шире в плечах, но от этого фигура его не теряла стройности. Красивый парень, подумал я, задача Десиславы-Деси отнюдь не была неприятной. Пырван снял и пиджак (рукава его были слишком узки). Так, ну вот, наконец-то, и нечто "спортсменское", наверняка возмутившее бы изысканный вкус Десиславы! Я имею в виду блестящий брелок, свисавший с пистончика его брюк. Это меня развеселило, и я решил подразнить его…

– Не бойся, – сказал я ему. – Заставлять тебя сдирать кожу, как некоторые, я не намерен.

– Так вы и это знаете? – удивился он.

– Да, и даже в известном смысле сочувствую тебе, как мужчина. А что она теперь поделывает? Наверное, жуть как на тебя сердита, но у женщин это быстро проходит, особенно когда кто-то их по-настоящему интересует. Вы встречаетесь?

– Нет!

Его ответ прозвучал резко, как удар хлыста. Я подумал: "Еще не выздоровел. Дай бог, чтобы я ошибался".

– Извини, Пырван, я вовсе не хотел лезть тебе в душу.

– Ничего, дело прошлое. Для меня это уже никакого значения не имеет.

– Я так и думал, поэтому и позволил себе… и все же…

– Хотите взглянуть на рисунок? – перебил он меня неожиданно, протягивая до локтя обнаженную руку.

(С этим парнем придется нелегко, надо с ним осторожней).

– Вот, значит, что за штуковина чуть не стоила тебе жизни?

Его рука, сплетение мускулов и жил, казалась чужой при таком стройном теле. Да, приключение в Така-баре теперь сомнений не вызывало.

– Вам нравится? – Пырвана мой ответ действительно интересовал.

– Очень, – ответил немедля я, а сам думал о его руке.

– На первый взгляд – ничего особенного, но как-то я к ней привык, привязался. Дело не в том, что рисунок сделал знаменитый художник, – не это меня волнует. Сами убедились бы, что я прав, если б могли ее поносить, – хитро улыбнулся он. – Конечно, о вкусах не спорят. Мне нравится. Так что теперь я ни за какие деньги ее не отдал бы. Хоть за сто тысяч.

– Люди продаются и за гораздо более скромные суммы, – сказал я. – И вправду жалко, что мне нельзя поносить эту картинку, иначе ведь ее тепла и не ощутишь по-настоящему. Да и со всем так: сначала тепло, потом уж красота, неповторимость, глубина.