Волчий клык - страница 8

стр.

— До свидания, — кивнула я.

Чего уж я точно не ожидала от Ленки, так это объятий. Но она подалась ко мне и, обхватив крепко за плечи, прижала к себе. И даже голову мне на плечо положила.

— Ты что, Лен? Да не злюсь я…

Было что-то в ее порыве неуловимо странное. И я всмотрелась глубже. Ох, дурацкое состояние, когда видишь и чувствуешь то, не знаю что. Анатомию-то надо было в школе лучше учить, да кто ж знал…

— Ленка!.. — пробормотала я, не веря до конца тому, что обнаружил мой внутренний взгляд. — Ты что, беременна?!

Сестра отпрянула:

— Как ты узнала?! Я сама-то только вчера тест сделала… Откуда ты узнала?

— Да ниоткуда, — растерялась я, не зная, как объясниться. — Догадалась. Торкнуло что-то…

— «Торкнуло!» — хмыкнула Лена, нервно прижав ладонь к губам. Она всегда так делала в панике.

— Игорь?

Она развела руками:

— Ну а кто еще? Некому больше.

— Ты сказала ему?

Она кивнула со вздохом.

— И что?

— Перепугался, — криво усмехнулась она. — Но думает, что я не заметила. И ничего не сказал. В смысле ничего плохого не сказал.

— Лен, ну и что теперь?

— Так, все, забудь, — деловито отмахнулась она. — Это не трагедия, это жизнь и даже, если подумать, не так уж плохо. Мне ж тридцать скоро, пора…

— А?..

— Давай, сестричка, пока! Я побежала, а то бабушка заставит твоего рыбака снова наверх ее тащить…

Она решительно забросила длинный конец палантина через плечо, чмокнула меня в щеку и, забыв про лифт, побежала вниз по лестнице.


Глава 4

Когда я уснула, наконец, мне приснилось бурное норвежское море. Будто бы я стою на пустом пирсе, вокруг меня мяукают голодные кошки, а я смотрю вдаль и жду траулер, на котором Дайра должен вернуться с лова.

Но впереди только шторм, темнота и дождь, и мне тоскливо, одиноко и страшновато. Таких ощущений и наяву хватало, обидно еще и во сне все это переживать… Но, к счастью, я как только осознаю, что сплю, сразу же просыпаюсь. Когда снится что-то приятное, это так обидно, но сейчас оказалось очень даже кстати.

Норвежское море растворилось, осталась лишь моя постель в загородке да окно с полосатыми шторами. А кошки тем временем продолжали мяукать. Точнее, одна. Маська, собрав лапы в одну точку и с трудом удерживая равновесие, стояла на тонкой гипсокартонной перегородке прямо у меня над головой. Ее глаза отсвечивали тусклой зеленью, а поза говорила о том, что она вот-вот сиганет сверху прямо на меня.

— Только попробуй, — сказала я как можно строже. — Ремень возьму!

Что такое ремень, Маська ни разу не видела. Не было в доме ремней. С прокачанных бедер Дайры штаны не падали, с моих округлостей тем более. Но Маська правильно подозревала, что ремень — это нечто нехорошее, потому что вскоре после его упоминания частенько что-нибудь прилетало, в переносном, а иногда и в прямом смысле. Только подозрения Маську редко останавливали. Еще немного покачавшись на перегородке, она прыгнула вниз, спасибо, хоть не на голову, а на колени. Будто из-за нее там мало синяков! Я зашипела, кошка бросилась прочь с кровати.

На половине Дайры все еще горел тусклый свет.

Я встала с постели и заглянула за край загородки. Оттуда сквозь арку было прекрасно видно княжеское ложе на постаменте. Дайра сидел, спустив ноги с кровати и понурив голову. Спать голышом он теперь стеснялся, поэтому был в полосатых пижамных штанах.

Я прошла к нему и села рядом.

— Почему не спишь?

— Видимо, не устал, — усмехнулся Дайра, не разгибаясь. — А ты почему?

— По мне Маська скачет.

Он коротко вздохнул и, чуть сморщив нос, украдкой потер висок.

— Голова болит?

Дайра промычал что-то и отмахнулся:

— Да, пустяки. Пройдет.

— Дай, я посмотрю! — я потянулась к его вихрастому затылку, но Дайра резко отстранился от моей руки и глянул сердито.

— Не надо! — твердо сказал он. — Говорил же: никогда не вглядывайся в меня больше и не лечи! Говорил?

— Что ты заводишься?

— Я не завожусь. Я хочу, чтобы ты вспомнила, о чем я тебя просил.

— Да я помню. Только…

— Что? — с досадой уточнил Дайра.

— Только я так и не поняла, почему?! Почему ты отказываешься? Мне же это совсем не трудно!..

— Просто не хочу, — ответил он уже спокойно. — Надоело. Брат всю жизнь в моей душе ковырялся, читал, что чувствую, о чем думаю. Я ему запретил, разумеется, но даже проверить не могу, послушался он или нет. И ты теперь еще будешь в моих кишках копаться и разглядывать их? Не хочу.