Волчья ягода - страница 15
На четвертом месяце малыш зашевелился по-настоящему. К этому времени она уже любила его, разговаривала с ним, называла его «чудом», на ночь сказки рассказывала, и понять не могла – как это ей в голову тогда пришло убить своего ребенка? Теперь при одной только мысли об этом она испытывала панический ужас.
Хотя при мыслях о будущем иногда приходилось испытывать похожее состояние.
Как она сможет вырастить ребенка – одна? О том, чтобы рассчитывать на помощь матери, и думать не приходилось. Анна Андреевна, работающая в Ялтинском краеведческом музее экскурсоводом, за свою работу получала не такие большие деньги, которых могло бы хватить на семью из трех человек. По-хорошему, это Майя должна бы помогать уже матери, а не на помощь с ее стороны рассчитывать.
Рассчитывать приходилось только на себя.
И еще – чуточку, самую малость, в глубине души первое время она все-таки рассчитывала на Гошу. Понимала, что это глупо и даже мерзко, ругала себя за эти мысли, но все равно ничего не могла поделать. Думала – а вдруг он исправится? Поймет? Оценит?
«Оценит, как же», – тут же возражала сама себе, нахмурившись, и запрещала себе думать о нем. Ведь, если разобраться, никакой любви уже не осталось. А то, что было – может, и не любовь вовсе, а просто страсть, зов плоти, извечные хитрости маскирующегося либидо?
Да и какая теперь разница! Надо думать о себе. О себе и о ребенке. И кто сказал, что жизнь не сложилась? Разве ребенок – это не счастье? И с чего она вообще взяла, что с годами ей суждено превратиться в тетку с желтым пакетом, набитым овощами и сосисками? Не захочет – не превратится! Будет цветущей молодой женщиной. А окружающие будут смотреть на нее и на ее сына, и думать, что Майя – его старшая сестра…
Майя спорхнула с подножки троллейбуса, едва не проспав свою остановку. Не зря говорила мама в детстве – эта ее вечная задумчивость до добра не доведет. Теплое майское солнце пряталось в молодой листве, заливая золотыми бликами чистый сухой асфальт и едва пробивающуюся сочную зелень на газонах.
От остановки до дома было всего лишь несколько шагов.
Майя прошла их едва не вприпрыжку, рассуждая о том, всем ли беременным женщинам свойственны столь резкие перепады настроения, или это все же свойство ее натуры? Кажется, до беременности она не была такой переменчивой. Или была? Она уже не помнила. И хотя всего-то четыре с небольшим месяца от роду было ее беременности, иногда казалось, что она была беременной всегда. Или, по крайней мере, очень-очень давно. С детства.
А иногда казалось, что та, другая, спокойная, рассудительная и ни капельки не беременная Майя – вообще какой-то другой человек. Куколка, из которой появилась гусеница, недвусмысленно намеривающая в ближайшем будущем стать бабочкой и воспарить к небесам не хуже быстрокрылой птицы… И эту куколку она уже не помнит. Или просто делает вид, что не помнит, потому что ничего хорошего, по большому счету, вспомнить не может…
Куколки, гусеницы, бабочки, птички… Майя усмехнулась. Привычно скрипнул в замке ключ.
– Вот мы и дома, – сказала она, обращаясь к ребенку, который тут же отозвался, скользнув ножкой по животу. Или ручкой? Поди, разберись, где у него там ручки, где ножки. Да это и не главное. Главное – он ее слышит и понимает. – Сейчас обедать будем. Или завтракать? Кажется, мы с тобой сегодня не завтракали… Ну ничего, сейчас быстренько наверстаем упущенное.
На кухне, в полупустом холодильнике, оставались еще помидоры, огурцы и огромный пучок зелени, завернутый в мокрый полиэтиленовый пакет и наверняка прекрасно сохранившийся. Помидоры – тепличные, непонятного цвета, полупрозрачные, совсем не пахнущие помидорами – в последнее время были практически единственной пищей, которую Майя принимала с удовольствием. Зелень и огурцы щедро добавлялась в салат из благородных, но никак не вкусовых, побуждений, а из-за большого количества содержащейся в них фолиевой кислоты, которая была в ее состоянии жутко полезной. Майонез в холодильнике в принципе отсутствовал как продукт вредный и вызывающий жуткие приступы тошноты, салат заправлялся исключительно растительным маслом, рафинированным до последней степени отсутствия вкуса и запаха.