Волею императрицы - страница 10

Она читала теперь наедине, сидя в комнатке подле кухни, жадно слушавшей её ученице, эти отрывки из писем и бесед раскольников. Нефилла грустно передавала ей о всех страданиях, вытерпенных бывшим недалеко от них Юрьевским протопопом Аввакумом, ныне уже сосланным в Тобольск, но сохранившим дух свой не сокрушённым всеми лишениями и в холод и в голод! Вслед за тем Нефилла передавала о терпении и твёрдости жены его, переносившей с ним все эти тяжкие странствия и бедность и старавшейся поддерживать бодрость Аввакума. Она рассказывала, как в Москве, куда вызывали Аввакума, из сострадания к нему и дивясь его усердию к проповеди слова Божия, сам царь жаловал его своей милостью; а через некоторое время он снова начинал проповедовать о верности старым книгам, не мог он совладать с собой и умалчивать о том, как сам верил.

Аввакума ещё помнили в Костроме и её окрестностях. Он был уроженец соседнего воеводства Нижегородского, был поставлен священником в одном селе и много терпел от местных властей.

— Потом, — продолжала Нефилла, — знали все Аввакума, когда его поставили протопопом в Юрьевце-Поволжском, после челобитья его в Москве знатным боярам; те вступились за него, и знатное духовенство отнеслось к нему ласково.

— Дивились все его силе при всех его невзгодах и его житью богоподражательному, — говорила Нефилла. — А теперь богобоязненный ревнитель наш снова живёт в ссылке! И боярыни, ученицы его, боярыня Морозова и сестра её, что княгиня Урусова прозывается, не могли спасти его! Да и сами обе боярыни уверовали в его учение и пострадали за правду.

Много узнала Степанида из своей последней встречи с черницей. Внушала она ей:

— Скрывайся пока, боярышня! Только твёрдо держись двуперстного креста и старых книг втайне да оказывай всякую помощь странницам нашим и странникам через раба Божия Захара, — просила Нефилла, прощаясь и пряча свои рукописи в особый мешочек, висевший у неё на шее.

Боярышня Паша помогала между тем Ирине Полуектовне переносить и укладывать вещи, которые должны были остаться на хранении в подвалах под надзором сторожа Лариона.

Боярышни Хлоповы не отходили от окон. Заслышав, что Талочановы переезжают к деду, они в последние дни старались насладиться зрелищем укладывания их вещей, предчувствуя, что скоро лишатся любимого развлечения с отъездом семьи Ирины Полуектовны.

— Глянь-ка, Игнатьевна! Вишь, прильнули к окнам плотно как! — указывала на них Паша мамушке. — Даже носы приплюснули, а лбом как бы стёкол не продавили…

— Плюнь ты на них, родная! — крикнула на Пашу мамушка Игнатьевна.

Паша уже отставила было губки, чтобы плюнуть, но Игнатьевна круто повернула её за руку, говоря: «Делай своё дело!» — и гневная выходка Паши была отстранена вовремя. Опомнившись, Паша была сама довольна, — досталось бы ей от сестры!

— Отпусти, мамушка, в бор побегать, — просила Паша, — после опять приду помогать, а пока ты кликни сестру, Степаниду; её подруга Чёрная ушла, вот видишь, пошла по дороге к церкви…

— Муха чёрная! — восклицала, глядя на дорогу, Игнатьевна. — Жужжит, жужжит, и не ведаешь, про что она там!.. Право, жужелица. Ты с ней не знайся, Паша!

— Ах, она мне уж прискучила! Всё учила двумя перстами креститься, а я ей говорю: «За это далеко сошлют, пожалуй! Ты меня не учи; и поп наш, батюшка, не приказывал так персты складывать. Это, говорит, одна глупость у народа, не разумеют ничего!..» Нефилла отвернулась, а сестра заплакала, я и ушла от них.

Весело прощебетала всё это Паша, не понимая борьбы, глухо начинавшей клокотать в окрестности да и в самой семье её.

— Складно ты ей ответила, гладко! Право, хорошо! И как у тебя на ту пору нашлось разума! — радовалась Игнатьевна.

— Я помню, что батюшка нам сказывает, сестра сама велела запоминать мне всё о слове Божием. — И Паша порхнула из калитки двора на дорогу в бор, почти столкнувшись с Захаром. Захар стоял подле калитки, мрачно уставив глаза на Игнатьевну. Он подошёл к ней теперь и, пристально глядя на неё прищуренными глазами, недвижно стал перед ней в положении борца.

— А ты почём знаешь, что наш поп-батька лучше научит против матери Нефиллы? — спросил наконец Захар, наступая на Игнатьевну. Но Игнатьевна не сробела и, твёрдо уставив на него глаза свои, заговорила: