Волгины - страница 12
Таня была в восторге. Предстояла интересная, сулившая множество приключений прогулка по отличному насту. Этот восторг усиливался еще тем, что к команде примкнули, словно по уговору, Виктор и Юрий, о котором Валя, все время и не в меру расхваливавшая брата, рассказывала чудеса: будто бы таких мастеров лыжного спорта, как Юрий, свет не видывал, что студентом в Москве он брал первые призы и в лыжных состязаниях победил двух столичных чемпионов.
К переходу Таня и Виктор стали готовиться за день, с утра. Были отобраны и опробованы самые лучшие лыжи, тщательно примерены и осмотрены фланелевые костюмы и башмаки. В рюкзаки было уложено все, что требовалось для настоящего трудного лыжного пробега, хотя поход предстоял нетрудный, но так полагалось по какой-то инструкции. В рюкзаках должен быть и неприкосновенный продуктовый запас — десятка два простых солдатских сухарей, плитка шоколада, какие-то запасные ремешки, гвозди, большая цыганская иголка с ниткой.
Под вечер Таня зашла в свою комнату. Поблекшая, с осыпающимися побуревшими иглами елка напомнила ей о новогодней вечеринке. Пестрые бумажные флажки и разноцветные фигурки из папье-маше беспорядочно висели на ней, словно чья-то неосторожная рука сдвинула их с места. Кое-где на голых ветвях торчали отекшие огарки розовых и голубых свечей. Горький, смолистый запах упорно держался в комнате. Таня смотрела на жалкую, ощипанную елку, и легкая грусть трогала ее сердце. Воспоминание о новогодней ночи, веселая кутерьма пирушки и вид отслужившей свой срок елки вызывали в душе, ее ощущение утраты чего-то неповторимого.
Таня дернула за ветку. Закачались легкие игрушки, посыпались иглы.
«Какая она была красивая, зеленая, как ярко горели ее свечи — и вот осыпается, — подумала, она. — В жизни не может быть сплошного праздника».
Таня села за письменный стол, отомкнула маленький ящик, достала бережно хранимую тетрадь в клеенчатой обложке и после некоторого раздумья записала:
«Вчера ходили и кино, потом гуляли по городу. Юрий очень серьезный, и я боялась при нем много говорить, чтобы он не подумал, что я глупая. Он интересно рассказывал о студенческой жизни в Москве, о своей работе, и мне хотелось, чтобы все, что он делал, и он сам были необыкновенными. Я хочу, чтобы человек, с которым я буду дружить, был обязательно необыкновенным. Мне бы хотелось, чтобы это был знаменитый артист, писатель или известный ученый. А Юрий — только инженер. Он весь какой-то очень аккуратный, уравновешенный и, как я пригляделась к нему, совсем некрасивый и даже смешной. Он рассуждает обо всем так, точно ему все давно известно, и от этого становится немного скучно. Он любит говорить о личном счастье, и мне показалось, что он посмеивается, когда я говорю о своих мечтах…»
Таня стала выводить на странице имя «Юрий» и написала его бессознательно несколько раз. За дверью послышались шаги. Таня быстро спрятала дневник. Но никто не вошел. Она сидела несколько минут, как бы прислушиваясь к своим мыслям, потом встала, тряхнула головой, легко повернулась на каблуках, увидела себя в зеркале. Сияющие, иссиня-серые глаза с жадным вопросительным любопытством смотрели оттуда. Она пытливо, точно впервые, разглядывала себя — свой готовый каждую минуту раскрыться в улыбке рот, румянец на щеках, мягкие темнорусые волосы; ей самой хотелось запустить пальцы в их пушистую копну и растрепать. И эта чуть смуглая тонкая шея, узкие плечи, начавшие округляться бедра, скрытые под платьем стройные очертания ног… Интересно, что думает о ней Юрий? Румянец ярче заиграл на щеках Тани.
Она отошла от зеркала, потрогала небрежно кинутый на спинку кресла лыжный костюм. На груди синей шерстяной фуфайки была вышита крупная белая цифра 17. Это ее номер. А какой будет у Юрия? Может быть, завтра они пойдут на лыжах рядом?
Таня на цыпочках прошлась по комнате, остановилась у детского креслица, на котором сидела кукла, щелкнула ее по носу.
— Ты все сидишь, глупая… Ты все такая же маленькая, — .громко сказала она и засмеялась.
Едва начало светать, Таня и Виктор вышли из дому. Там, где город каменными уступами спадал к оснеженному Дону, над мглистыми просторами лугов чуть брезжила алая полоса. Она становилась все шире и ярче, но оттого, что на улицах было много электрического света, утро вступало в город медленно.