Волгины - страница 23
— Аэродром наши хлопцы расчистили, как стеклышко, — рассказывал Федор Кузьмич. — Погодка чудесная. Погляжу, погляжу, чего ты достиг. Только извини: по-старому, на «уточке».
— Ладно. Я непрочь и на «уточке», — как бы нехотя согласился Виктор.
Через полчаса они были на аэродроме.
Яркий солнечный день, спокойное голубое небо с легкими белыми перышками прозрачных облаков на предельной выси уже вызывали в Викторе чувство, сходное с чувством опытного пловца, когда тот видит лазурную морскую даль.
«Сейчас я им покажу», — подумал Виктор и усмехнулся. Знакомый зуд уже разливался по его телу.
Серебристый «УТ-1», похожий на светлокрылую бабочку, стоял наготове у края взлетной, гладкой, как асфальт, площадки. Рядом, распластав куцые крылья, неуклюжим жуком темнел старенький, весь в масляных пятнах, рыжевато-коричневый «У-2», или попросту «примус», как в шутку называли его летчики.
Бензозаправщики кончили возиться у самолетов.
— На сколько можно? — спросил Виктор у Коробочкина.
— Не больше пятнадцати минут. Только без всяких там лихачеств. Две-три фигуры — и на посадку.
— Ну вот еще, уже и две-три фигуры… — запротестовал Виктор. — Сам же соглашался, Кузьмич.
— Машина для тебя незнакомая… Откуда я знаю, что у тебя на уме… А ежели что-нибудь… Упаси бог…
— Не доверяешь? — обиженно нахмурился Виктор. — Узнаю тебя, Кузьмич. Всегда ты боялся за меня… Чего тебе? Ведь разрешение есть.
— Я тоже немножко тебя знаю, — упрямился Кузьмич. — Разве я могу тебя стреножить в воздухе?
— Может, скажешь еще: вдвоем на «примусе» полетим? — ехидно заметил Виктор. — Я этих незнакомых по своим капризам самолетов столько облетывал…
Пока ученики аэроклуба с другими инструкторами расходились по учебным самолетам, Виктор, Федор Кузьмич и техник аэродрома тщательно осмотрели «уточку». Виктор проверил состояние мотора, плоскостей и шасси, повернул раза три винт, потом залез в кабину. Техник и Коробочкин запустили мотор. Он заработал четко и сильно.
«Хороший мотор», — определил Виктор и полушутливо отрапортовал Коробочкину:
— К полету готов.
— Только гляди, Волгарь, не выкаблучивай! — уже сердито предупредил Федор Кузьмич, силясь перекричать сдержанное фырканье мотора. — Выруливай.
— Не подведу, — улыбнулся Виктор, сидя в кабине и пристегиваясь ремнями.
Винт вертелся все быстрее, с легким завыванием, вея сильным нарастающим ветром и разметывая снежную пыль… Виктор, осторожно выруливая, прикидывая на глаз направление и длину площадки, плавно дал газ… «Уточка» сорвалась с места и стремительно понеслась…
Поднявшись на тысячу метров, Виктор сделал над городом два спокойных круга. Профессиональная привычка смотреть на все, что раскрывалось внизу, с точки зрения ориентиров, давно притупила в нем чувства, овладевающие человеком при первых полетах. Давно не испытывал он ни смешанного с восторгом замирания сердца, ни сладостного чувства парения, ни восхищения перед многоцветной панорамой земли.
Но на этот раз он с любопытством разглядывал размахнувшиеся вширь районы родного города, невиданные прежде пестрые пятна новых кварталов, неясные скопления построек.
«Ростов-то как вырос, — удивился Виктор. — А это что же такое? Здесь как будто ничего не было. А вон и наша Береговая… Там где-то наш дом…»
Переливаясь в солнечных лучах смягченными красками, вкрапленными в голубоватую белизну снега, проплывали внизу знакомые улицы и перекрестки. Линия железной дороги тонким поясом охватывала город с севера и запада; по ней навстречу друг другу незаметно двигались два словно игрушечных товарных поезда. А дальше, насколько хватал глаз, расстилалась степь, по ней вился заледеневшим извилистым шляхом Дон, в мягкой опаловой мгле маячили станицы и хутора…
Виктор любовался родным городом… А как чудесно в нем весной, летом!.. Не только улицы, но и заводы и фабрики утопают с весны в зелени, в лебяжьем пуху обильно зацветающих акаций. Летом длинные цветочные бордюры тянутся вдоль тротуаров, высокие заросли багрово-алых канн горят на солнце в клумбах в каждом сквере, на каждой площади. Красив Ростов и зимой. В морозные январские дни город, словно расчерченный строго-прямыми линиями улиц, всегда задернут искрящейся на солнце снежной пылью, принесенной ледяным обжигающим ветром из придонской и Сальской степей.