Однажды, въ началѣ весны, онъ вышелъ на завалинку по грѣться солнышкомъ, и всѣ, кто проходилъ мимо него, не узнавали въ немъ Егора Панкратова. Блѣдное лицо, тусклые глаза, вялыя движенія и странная, больная улыбка — вотъ чѣмъ сталъ Егоръ Панкратовъ. Къ нему подсѣлъ Илья Малый и, разсказавъ свои планы на наступающее лѣто, неосторожно коснулся происшествія, укоряя Егора Павкратова за то, что тогда онъ огорчился изъ-за пустяковъ. Егоръ Панкратовъ сконфузился и долго не отвѣчалъ, улыбаясь не кстати… Потомъ сознался, что его тогда "нечистый попуталъ". Онъ стыдился за все свое прошлое.
Такимъ Егоръ Панкратовъ остался навсегда. Онъ сдѣлался ко всему равнодушнымъ. Ему было, повидимому, все равно, какъ ни жить, и если онъ жилъ, то потому, что другіе живутъ, напримѣръ, Илья Малый.
Дѣйствительно, Илья Малый ни на каплю не перемѣнился. Плѣшивый, съ слезящимися глазами, безжизненный, онъ, тѣмъ не менѣе, упорно жилъ. Были случаи, до того неожиданные и оглушительные, что по всѣмъ видимостямъ Илья Малый долженъ былъ бы помереть; ему иногда самому казалось, что вотъ въ такомъ-то случаѣ онъ непремѣнно исчезнеть, пропадетъ, а глядь — онъ живъ! Невозможно его истребить быстро.
Этой-то живучести Егоръ Панкратовъ и сталъ подражать, удивляясь Ильѣ Малому.
Разумѣется, Егоръ Панкратовъ и Илья Малый остались, попрежнему, друзьями пріятелями; они "сопча" работали, "сопча" терпѣли невзгоды; ихъ и сѣкли за одинъ разъ.