Володька-Освод - страница 7

А моторка у Сагина действительно завелась важнецкая. Когда списанный за негодностью с досаафовской базы катер приволокли на спасательный пост, Володька только тихо ахнул. Здоровенное алюминиевое корыто, верой и правдой служившее армейскому обществу доброе десятилетие, имело устрашающий вид. Оно было изношено до последнего предела. Половина заклепок выпала, борта усеяны вмятинами так, словно глиссер густо обстреляли из крупнокалиберного пулемета, ветровое стекло отсутствовало, банки выдраны с мясом, подвесной «Вихорек» состоял из пробитого бензобака и ржавых кронштейнов крепления, все остальное было раскулачено.

Володька почесал в затылке; из этих ископаемых костей предстояло сложить живое существо. Он засучил рукава. Волка ноги кормят, а глиссеру назначалось стать новыми Володькиными ногами.

Через день катер перекочевал от причала на местный ремзавод. Директора Сагин повязал под будущие рыбалки, начальнику основного цеха выдал небольшой аванс, слесарям обеспечил бесперебойную поставку фирменного горючего, отпускаемого в пол-литровых емкостях.

Задуманный призовой рысак должен был обрести надежное сердце. Володька метнулся к дружкам, в таксопарк. Списанный двигатель «Волги» был перебран до последнего винта и укомплектован новейшими (в заводской смазке) деталями. Копейка не ушла зазря — таксопарковский умелец срезал головку блока-цилиндров на энное количество миллиметров, чем резко повысил компрессию — мотор обрел дополнительные мускулы.

— На таком движке тебя и посуху никто не догонит! — весело подмигнул Володьке моторист.

Володька подмигнул ему в ответ:

— Об том и задумка была!

Мотористу подмигивания обошлись в три недели урочной и сверхурочной работы, Сагину в пятьсот целковых. Стороны, остались довольны друг другом. Двигатель уехал на ремзавод и разместился в носу спасательного катера. Кардан прошел под деревянными трапами настила и нырнул в алюминиевое днище.

Особую озабоченность Володьки вызвал винт. Тягач был хорош, толкач не имел никакого права уступать тягачу. Магазинный винт Володька повертел в руках и бросил.

— Не то, — выговорил он задумчиво. — Тут требуется иное.

Благодаря богу, на ремзаводе имелась и своя литейка. Сагин пошел на поклон к горячим духам. Самым трудным оказалось объяснить: чего же он все-таки хочет? Выяснилось, что Сагин сам не вполне себе это представлял. Однако поднаторевшие в огненной работе ребята в замурзанных спецовках шутя разгрызли хитрый орешек.

Десять латунных отливок, доведенных до зеркального блеска на наждаке и пескоструйном автомате, покорили Володькино сердце. Двухлопастные, ярко-желтые, скоростные вдвое против стандартных, они как нельзя лучше соответствовали Володькиным мечтаниям.

— Самое оно! — зачарованно выдохнул Сагин, глядя на сверкающий металл.

Правда, пришлось-таки повозиться с установкой. Килевой уступ проходил выше кардана, и ножевые лопасти винта угрожающе высовывались за отсекатель.

— Будешь бить лопастя на мелкой воде, — предупредил Сагина мастер. — И ограждение ставить толку нет, — все равно катер его сомнет своим весом, ежели на перекат выскочишь; да еще, гляди, и днище порвет.

— Черт с ним, с ограждением, — махнул рукой Володька. — Лишь бы винт пер, как надо. А побьется, так не велика беда. Есть чем заменить.

— Переть будет, — согласился мастер. — Вона какой пропеллер размахал. Гляди, не полети!

Володька расхохотался.

Теперь, пролетая мимо тихоходной рыбоохраны на сверкающем алюминиевом рысаке, Володька независимо прикладывал два пальца к козырьку форменной фуражки, инспектор с ласковой ненавистью кивал в ответ.

Близок локоток, да не укусишь, — усмехался Володька.

Конь о четырех ногах, а спотыкается. Спотыкнешься и ты, — молча провожал его глазами рыбнадзор.

Дом Сагин достроил. Купил югославский столовый гарнитур, финский спальный (Люська неделю не выпускала его из кровати — все благодарила), наконец, появился у Сагина и свой «Жигуленок».

Чаша его жизни, казалось, начала переливаться через край.

Сытость преобразила Сагина. Походка его стала замедленной, явно просматривался яйцевидный животик. И все же вещей оказалась зоновская наколка на Володькином предплечье — память его ошибочных первоначальных к фарту шагов. «Нет в жизни счастья», — утверждала синяя строчка, мудрость зарешеченного бытия.