Володя-Солнышко - страница 7
– Собачни-то, собачни-то у вас... – удивленно протянул юноша.
– Это еще не все, – кивнул на берег кудрявый и молодцеватый ненец Яунгат Алико. – Не все еще, – повторил он. – Которые пузато кушали, в чумах сейчас отдыхают – спят. Гудок дадим – как одна сюда прибегут. Тогда посмотришь...
Яунгат посвистел вытлевшей до донышка трубкой и, сверкнув черной искоркой хитроватых глаз, спросил юношу:
– Ты тоже комсомолец?
– Комсомолец, – отвечал юноша.
– Тоже кобыляков в бане мыть будешь?
– Каких кобыляков? – остался с открытым ртом юноша.
– Всяка-разна... – хохотнул Яунгат. – Я, напримерно, кобы-ляк, – выговаривалось у него «копыляк», – Тялька Пырерка – кобыляк, Кузьма Кандыгин... Много кобыляков.
– Но почему вдруг кобыляки? – продолжал недоумевать юноша.
– Сам не знаю, – пожал плечами Яунгат. – Комсомолка нас так еще до войны называла.
Пять часов уж знаком юноша с Яунгатом. Пять часов расспрашивает он веселого, компанейского ненца про северное незнаемое зверье, про здешнюю охоту и промысел.
– Талара будет. Песца стреляешь, – загадывает ему Яунгат. Катер скрежетнул днищем на прибрежном песке.
Мыс Вануйто. Это за Полярным кругом, на правом берегу Оби, почти при ее впадении в Обскую губу.
«Здравствуйте, собачки! Здравствуй, дедушка Север!» – с волнением рассматривал юноша суровые неуютные берега.
Все мы немножко землепроходцы, в каждом из нас засекречен великий иль малый Колумб. Ведь даже морковка и грешный запазушный огурец с чужих огородов нам кажутся слаще, духмяней домашнего. Юноша проплыл по трем рекам – Тоболу, Иртышу и Оби, миновал подтаежные лесостепи, могучий, в миллион волчьих погудок, зеленый материк западносибирской тайги, оставил за кормой лесотундру и ржавую, неоглядную тундру, взрезал носом корабля невидимую паутинку Полярного круга – теперь Заполярье. Земля, с которой ждал и искал встречи. Не случайно же на полях конспектов к аккуратно вычерченному скелету подкрадывается вороватый проказник песец. Под перечнем противоцинготных витаминов искрит глазом-смородинкой полярная куропатка. Что ни страничка, то и олень. Человек в малице... Собачья упряжка... В комиссию по распределению выпуска заранее было отдано короткое заявление: «Прошу направить меня в районы дальнего Севера».
Сегодня он принимает свою первую в жизни должность. Фельдшер Солдатов будет заведовать местным медпунктом. А давно ли? Давно ль?..
Мать не знала, что делать: смеяться иль строгонько поджимать губы. Первым Володиным «пациентом» стал шестилетний брат Сашка. Раздетый до пояса, голубоглазый и веснушчатый, он ожидал забавы, игры. Иначе зачем бы братка Володя принарядился в белый халат, надвинул на нос проволочные пустые очки.
– На что жалуетесь, больной? – совсем не домашним голосом спросил его братка Володя.
Набравшиеся к Солдатовым соседские ребятишки подтянули штанцы, затаили носы.
– На что жалуетесь? – повторил свой вопрос «врач».
Сашка подумал, колупнул в ноздре: «На что же пожаловаться?»
– Молока хочу, – вспомнил «больной».
– Молока потом... Сейчас говорите, что вас беспокоит? Где, что болит?
– Зуб выпал, – припомнил Сашка.
– Прилягте! – приказал ему «врач».
«Больной» послушно исполнил команду.
– Покажите язык!
Сашка с готовностью выворотил розоватый и влажный язык.
– Язык чистый, – констатировал «врач». – С таким языком по три века живут. Спрячьте его на место.
После этого начал проминать и выщупывать пальцами Сашкин живот, выстукивать братцевы ребра. Но «больной» оказался чересчур щекотливым и взбрыкливым. Визжал тоненьким голоском, ужимал пупок, тряслась и захлебывалась от смеха белесая головенка.
Володя все-таки поставил диагноз:
– Желудок, как у льва, селезенка, как у коня, сердце – тигриное, легкие, как у зубра, печень, как у кита...
Ребячья ватажка загодя начала оголяться. Кому же не лестно услышать такие слова про собственную печенку и селезенку? Но Сашку предстояло выслушать еще стетоскопом. Блестящая желтая дудочка прогуливалась по тощеньким его ребрам. Наступила доподлинно мертвая тишина...
– Курите много, больной, – грустно и укоризненно покачал головой «врач».
Сашка испуганно скосоротился и в следующую секунду откровенно заплакал: