Вологодские заговорщики - страница 5
– На все воля Божья, – еще не понимая цели Мартьянова прихода, сказал бывший подьячий.
– Вчера наш Васятка голос поднял. Да так завопил – мы перепугались. Бегите, кричит, бегите, на Москве будет глад и мор, и огнь пожирающий! Бегите, кричит, деточек спасайте! А мы и сами видим – ничем хорошим это польское сиденье в Москве не кончится. Да и верные люди донесли – как пойдет на Москву наша, русская, рать, будет тут шумно… Не оказаться бы вместе с панами в осаде, не дошло бы до того, что дохлая крыса за лакомство станет. А пойдет, на то вся надежда. А у брата Кузьмы в Вологде уже дворишко, там склады с нашим товаром. Мой Иван уже там, при нем, в приказчиках. Вологда теперь – вторая Москва, все именитые купцы туда перебежали, не знал? На Москве теперь – какая торговля? Только съестное покупают, сукон и даже холстов не берут. Иван Андреич! Ты меня в большой беде выручил! Ты, как в Писании, хлеб свой по водам отпустил, вот по прошествии дней его и обрел. Поезжай с нами, пока еще можно! У тебя дочки на выданье, внучки подрастают, невестка еще в самом соку да и женка твоя… И внучек любезный! Их увозить надобно, пока и впрямь заваруха не началась.
– Погоди-ка, подумать дай…
– Некогда думать. Мы этой ночью добро собираем, на другую ночь уходим. С воротниками сговорились, заплатили, выпустят нас перед рассветом, как паны угомонятся… Спешим, чтобы никто не пронюхал. Решайся, Иван Андреич.
В опочивальне горели одна лишь лампадка перед образом Николы-Угодника да свечка на столике. Деревнин прищурился – да нет, не поглядеть уж в глаза Мартьяну Гречишникову, как в старое время, когда ловили вора, что повадился через подкоп таскать товары из купеческих лавок, когда, по следу вора спеша, угодили в доподлинное разбойничье гнездо. Тогда-то Деревнин, в ту пору еще крепкий телом, еще сорока ему не стукнуло, благословил грабителя, что собрался ткнуть ножом молодого, горячего Мартьяна дубинкой по башке, тогда-то они глазами и встретились.
А теперь Мартьяну самому за сорок, купец суконной сотни, брадат, женат, детьми Бог благословил…
– Да как же двор оставить, Мартьян Петрович? – спросил старый подьячий.
– А так и оставить – чтобы дворишко твой всю твою семью не сгубил. Все одно не уцелеет… Да и наши с братцами дворы не уцелеют. Да что дворы! В лесу деревьев много, новые дома поставим, новыми заборами обнесем.
– А жить в той Вологде на что?
– В дороге я вас прокормлю. Там твоего Гаврюшку на службу пристроим. Сколько ему, тринадцать? И ведь грамоте знает. Так что пора. Там столько теперь именитого купечества – сыщем ему место. Ты его сколько кормил – теперь пусть он тебя кормит. Так что завтра, в эту же пору, я за тобой людей пришлю на двух санях. И вот что скажу – сам, коли хочешь, сиди тут хоть до морковкина заговенья, ешь дохлых крыс, а девок твоих, невестку и внуков я, уж не обессудь, увезу. И будем Пресветлую Пасху справлять в Вологде – там-то будет чем разговеться!
Как будто деревнинские мысли купец подслушал, право!
Ушел купчина Гречишников, а Деревнин крепко задумался. Что ж у него было, окромя двора да всякой рухляди? Деревенька-кормилица? Так там, поди, поляки уже все разорили. Были денежки прикоплены – дочкам на приданое, денежки можно взять, были книги, образа, посуда, в том числе и дорогая, перины с одеялами… то, что за годы приказной службы скоплено…
Да уж из того приданого начал понемногу таскать – по рублику, по полтине. Пришлось – раньше после того, как оставил службу, племянники помогали, надеялся – с их благостыней дожить до того дня, когда внучка возьмут в приказ младшим писцом, дадут жалованье. Но в Филипповский пост старший из племянников, Данила, угодил в драку с панами, полуживого домой принесли, неделю всего и помучился. Младший же племянник куда-то подался вместе с родней жены, и проститься-то не пришел.
– Марья! – крикнул Деревнин. – Не таись, знаю, что ухо наставила. Зови ко мне Настасью с Авдотьей. Да не ложись – будем узлы вязать. Все короба, сколько в подклетах есть, тащите наверх.
Настасья, вдова его старшего, Михайлы, была взята шестнадцатилетней, в восемнадцать родила Гаврюшку, потом Дарьюшку и Аксиньюшку. Сейчас ей исполнился тридцать один. И, так уж вышло, не знала она настоящей свекровиной науки, когда невестку понемногу приучают к хозяйству, жена Деревнина, Агафья, померла за семь лет до свадьбы сына.