«Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул - страница 17

Неизвѣстно почему отъ этихъ словъ говорившаго у стараго Мустафы, смирнаго изъ смирныхъ, тихаго изъ тихихъ, побѣжали даже мурашки по тѣлу.

— Воля Аллаха, воля Аллаха! — бормоталъ онъ и отправился дальше.

Подошелъ Мустафа къ самымъ воротамъ дворца, видитъ: стоитъ у нихъ большой разукрашенный сундукъ, обитый серебромъ и золотомъ. Къ сундуку народъ какъ то странно подбирается, а у самаго сундука два солдата стоять. Лишь только кто изъ народа осмѣливался приблизиться къ сундуку, сейчасъ же подбѣгалъ къ нему солдатъ, направлялъ свой штыкъ прямо ему въ грудь и, безъ церемоніи, гналъ его прочь.

— Это что же такое тутъ дѣлается? — спросилъ Мустафа.

— Это сундукъ правосудія,— сказалъ ему какой то прохожій.— Сюда всякій правовѣрный можетъ бросать свои письменныя жалобы на всякія утѣсненія и несправедливости, которыя творятся на землѣ.

— Великъ Аллахъ и да благословенна будетъ премудрость султана! — воскликнулъ Мустафа, и про себя подумалъ:

— Надо и мнѣ написать жалобу на всѣ мои обиды и притѣсненія. Поищу грамотнаго человѣка, кто бы мнѣ ее написалъ.

— Всѣ письменныя жалобы прямо къ султану идутъ,— продолжалъ прохожій.— Ужъ если жалоба попала въ сундукъ,— такъ навѣрное будетъ султану доложена.

— А что же солдаты дѣлаютъ? Зачѣмъ они народъ отгоняютъ? — спросилъ Мустафа.

— Чтобы жалобщики не очень безпокоили повелителя правовѣрныхъ. Дай имъ волю, такъ отъ нихъ и отбоя не будетъ,— султану тогда только и останется, что разныя жалобы читать: даже пообѣдать будетъ некогда. Вѣдь въ его владѣніяхъ живутъ 24 милліона человѣкъ. А въ году 31 милліонъ секундъ, считая и дни и ночи. А если ночей не считать, то всего 24 милліона секундъ. Значитъ, если бы повелитель правовѣрныхъ сталъ выслушивать всѣхъ своихъ вѣрноподданныхъ, такъ на разсмотрѣніе обидъ и несчастій каждаго вѣрноподданнаго могъ бы удѣлить самое большее одну секунду въ годъ, и то работая всѣ дни въ году безъ устали и безъ отдыха. Статочное ли дѣло, чтобы себя такъ изнурять ради простыхъ людишекъ. Довольно на нашемъ повелителѣ лежитъ и важныхъ государственныхъ дѣлъ,— помоги Аллахъ и съ ними справиться.

— А все таки, думаетъ Мустафа, жаловаться надо.

Онъ съ великимъ благоговѣніемъ смотрѣлъ и на орудія правосудія, и на каменныя стѣны, за которыми сидятъ сами источники его. И вспомнились тутъ Мустафѣ слова имама, которыя онъ когда то слышалъ въ мечети, что «у правды три защитника и три стража». Первый защитникъ и стражъ — это законъ. А второй защитникъ и стражъ — это султанъ, а третій защитникъ и стражъ — это Коранъ. Законъ въ рукахъ султана, а султанъ въ рукахъ Корана. А словами Корана говоритъ самъ Аллахъ.

Долго ходилъ Мустафа около каменной ограды и съ великимъ благоговѣніемъ посматривалъ на нее и думалъ: «вотъ она гдѣ настоящая то правда! Вотъ уже какъ близко я подошелъ къ ней. Отъ меня до нея всего какихъ нибудь двадцать саженъ».

Обошелъ онъ ограду со всѣхъ сторонъ нѣсколько разъ. Подошелъ снова къ главнымъ воротамъ и думаетъ: «авось и здѣсь какого нибудь грамотнаго человѣка найду, который обо всѣхъ моихъ страданіяхъ напишетъ, по добротѣ сердечной, самое что ни на есть слезное прошеніе».

Вдругъ видитъ Мустафа, около самаго сундука правосудія случилась какая то сумятица: видитъ онъ, четыре дюжихъ солдата волокутъ какого то человѣка, который не идетъ, упирается и кричитъ благимъ матомъ. А солдаты, чтобы онъ не кричалъ, такъ и барабанятъ своими кулачищами и ружейными прикладами по спинѣ. Народъ бѣжитъ. Дѣти плачутъ. Иные старики ругаются, многіе смѣются. Шумъ и гвалтъ стоитъ на всей площади.

— Что тутъ такое случилось? — спрашиваетъ Мустафа.

— Э, пустяки,— говорятъ ему,— дѣло обычное. Этотъ болванъ, негодяй, дуракъ, мошенникъ,— ухитрился таки опустить свою жалобу въ сундукъ правосудія, проскочилъ какимъ то способомъ между караульщиковъ солдатъ. Такъ вотъ они теперь его къ допросу съ пристрастіемъ волокутъ.

— Для чего же они это дѣлаютъ? — спрашиваетъ Мустафа. Чего ради имъ допросъ понадобился?

— Да ты, я вижу, самъ глупый и темный человѣкъ,— отвѣчаетъ ему прохожій.— Развѣ ты не понимаешь, что мало ли о какихъ тамъ пустякахъ всякіе проходимцы могутъ тревожить повелителя правовѣрныхъ. Извѣстное дѣло, что только тѣ и жалуются, на начальство или на другія какія обиды, кто самъ въ чемъ нибудь виноватъ. Тотъ, кто самъ правъ, и жаловаться то ужъ никогда не станетъ.