Воля богов! - страница 30
– Здравствуйте, чудовищный сторукий пятидесятиголовый великан гекатонхейр!
Зевс поводил исподлобья сердитым взглядом, рассматривая продолжавшего казаться невозмутимым Гермеса, и вопросил, кивнув на Геру:
– Ну и что ты об этом думаешь?
– Дела семейные, – беспечно ответил Гермес. – Мне, холостому, эти радости недоступны.
– Заговор они против меня затеяли, – пояснил громовержец. – Эта… и с ней ещё пижон Феб. Связали, хотели кастрировать. Придурки! Хорошо, что Фетида предупредила…
– Предательница! Уж и доберусь я до тебя! – отчаянно завопила с небес Гера.
– А ну, заткнись! – рявкнул на неё Зевс, потрясая округу раскатом грома. – Не перебивай, когда я говорю, старая перечница! Фетида, в общем, помогла: привела гекатонхейра. Он-то этим путчистам мозги и вправил. Что озираешься?
– Ищу Феба нашего, Аполлона Зевсыча. Ты его, надо полагать, тоже где-то рядом подвесил.
– Нет, его не подвесил – он мне не жена пока ещё. Дружка твоего Аполлона я продал в рабство. Что-то не так?
Гермес с удивлением развёл руками: «Скажешь тоже, Кроныч! Что тут может быть не так!» – и Зевс мрачным голосом уточнил вопрос:
– Может, ты тоже хочешь устроить заговор?
– Конечно хочу! Ведь ты продашь меня какому-нибудь доброму человеку, который будет со мной хорошо обращаться и не станет нещадно эксплуатировать, как ты, – беспечно ответил Гермес.
– Паяц! – буркнул Зевс, отворачиваясь. Лучик солнца прорвал облака. – Эй, Ганимед! Налей! И этому клоуну тоже – он поднимает мне настроение.
Выпив залпом кубок нектара, громовержец подпёр голову ладонью и задумчиво сказал:
– Это ведь я ещё по-доброму с ними. Мог бы и в Тартар или приковать, как Прометея. Только ведь то Прометей был. Титан! При всех недостатках уважения достоин, а эти… – Громовержец сплюнул. – Вдвоём на одного смелые, а как увидели гекатонхейра, так сразу обделались. С ними и бороться стыдно. Ещё подумают, что я их боюсь! Кого боюсь? Аполлона?!
Говоря это, он почему-то посмотрел на Фетиду, и та улыбнулась ему в ответ.
«Нет, – подумала она, – не Аполлона тебе следует бояться. Бойся моего сына!»
«Ну, это мы ещё посмотрим», – подумал Зевс.
«Какая же ты дура, Фетида!» – не сдержавшись, подумал Гермес.
«Да нет, не дура. Просто наивная и в наших олимпийских делах несведущая», – снисходительно подумал Зевс.
Фетида не поняла случившегося обмена мыслями, но почувствовала смутное беспокойство от переглядок между богами и, взволнованно погладив бороду Зевса, попросила:
– Зевс Кронович, за всё, что я сделала для вас, обещайте позаботиться о моём сыне и защитить его в случае опасности.
– Конечно, Фетида, – рассеянно ответил Зевс. – Всё, что от меня зависит. Водами Стикса клянусь.
Он расправился с очередным кубком нектара и продолжил свои рассуждения:
– Аполлон мне не враг. Я его быстро перевоспитаю. Если я кого и боюсь, то не богов.
– А смертных? – спросил Гермес.
Зевс подозрительно на него посмотрел:
– Чего?
– Ну, если ты боишься не богов, то, значит, боишься смертных.
– Я этого не говорил.
– Ты это подумал.
На горизонте сверкнула молния. Зевс строго погрозил Гермесу пальцем:
– Ты это брось!
– Виноват, Кроныч. Не повторится.
Зевс велел налить ещё, слез с трона, нетвёрдой походкой подошёл к Гермесу и, чокнувшись с ним, сказал:
– Ладно, хватит об этом.
Вскоре они лежали на вершине Олимпа и, свесившись, плевали вниз, метясь в лысину какого-то философа. Оба никак не могли попасть, и Зевс в раздражении уже потянулся к перуну со словами «Уж сейчас не промахнусь», но Гермес перехватил его руку и заплетающимся языком сказал: «Не надо привлекать к себе внимание».
Зевс перевернулся на спину, положил ногу на ногу и, глядя на покачивающуюся сандалию, вдруг снова вернулся к старой теме:
– Богов запугать несложно. Я им на целую вечность такое могу устроить, что они света невзвидят. А смертным? Ну, разражу его молнией. А ему этого и надо. Они ж все только и мечтают, что о быстрой смерти.
– Ну, не только, – лениво возразил Гермес.
– О быстрой смерти и славе. А тут ему сразу и слава: «Смотрите, его сам Зевс разразил! Небось, великий человек был». И давай ему памятники ставить, поклоняться как богу. Цветы станут в жертву приносить. Не мне жертву, а ему. И кто кого в результате победил?