Воля небес - страница 9

Лукерия Салтыкова достала из своей поясной сумки еще один кошель, на этот раз замшевый, и передала подьячему.

– Двое сирот не разорят моего дома, княгиня, – покачал головой Басарга, принимая, однако, подарок. – Мне кажется, для воспитанников важнее сытости желудка должна быть сытость разума. Я желаю, чтобы чада мои, покинув приют, умели сражаться лучше всех прочих, лучше всех прочих знали земли нашего мира, знали счет и чтение лучше прочих и во всех отношениях тоже могли превзойти любого. Если уж им выпало прийти в этот мир, не имея ни роду, ни племени, пусть хоть воспитанием своим они сравняются с лучшими из лучших.

– Да, боярин, я знаю, что твои мысли по воспитанию сирот зело отличны от мнения послушниц Новодевичьей обители и иных приютов, – сурово поджала губы Салтыкова. – И твои старания мне нравятся больше.

– Благодарю, княгиня, – поклонился Басарга, искренне довольный похвалой.

Однако царская швея не нуждалась в его благодарностях.

– Мой деверь отдал мне фряга, что обучил его сына таинству обращения с астролябией, – сообщила она. – Мой старший отпрыск, увы, ныне воспитывается в чертогах небесных. Младшему же знания сии зело не по возрасту. Посему мудрый фряг станет моим вторым пожертвованием твоему приюту. Холопы доставят его в твою усадьбу вместе с сиротами.

– Благодарю, княгиня, – низко склонил голову подьячий. – Теперь дозволь оставить тебя. У меня много поручений.

Открещиваться от столь нежданного подарка он, конечно же, не собирался. Для самого Басарги астролябия являлась непостижимой мудростью, чудом, равным таинству сотворения мира[5]. И если кто-то мог научить его детей обращаться с подобным хитрым инструментом – боярин, конечно же, был только рад. Однако уже больше полумесяца боярин Леонтьев не был не то что дома – в баню даже ни разу не заглянул, в постели нормальной не поспал. Да еще и натерпелся немало. Ныне ему было не до бесед. Даже со столь знатной княгиней.

– Ступай! – Царская швея отвернулась, осматривая мастерскую, чем вызвала в слугах прилив стараний, но когда Басарга попятился к двери, все же напомнила через плечо: – Так не забудь! Двое сирот с нянькой и ученым фрягом! Пусть встретят и определят к месту без удивления!

– Не беспокойся, княгиня! – Боярин поклонился и вышел на мороз, в мечтах пребывая уже на своем подворье.

Как это нередко бывало, дом встретил его теплом, ухоженностью, полными погребами и даже вином на столе. Подворье подьячего Леонтьева словно жило своими собственными заботами, нимало не интересуясь мнением хозяина. Что-то прибывало, что-то убывало, кто-то приходил и наводил порядок, кто-то просто заглядывал выспаться – и поутру растворялся среди улиц.

– Интересно, кто тут побывал на этот раз? – вслух подумал боярин, расстегивая пояс и скидывая кафтан. – Побратимы вроде как в поместьях своих должны быть, на Двине. Княжна Мирослава в Александровской слободе, с царицей. Нешто Софоний опять к кому-то из «паломниц» своих заглянул?

Басарга прошел по дому, но никаких подсказок или записок не нашел и громко окликнул холопа:

– Эй, Тришка-Платошка! Где тебя носит? Баню затопи, а то от меня разит, как от фряга заморского. Самому противно.

– Так теплая баня, боярин! Топил кто-то намедни. Там даже вода еще не остыла!

– Чего?! – изумился столь наглой отповеди подьячий. От неожиданности он даже не осерчал, только брови вскинул.

– Сей миг запалю, боярин! – спохватился слуга. – Я это… Сказываю, прям хоть сейчас можно идти, боярин! Коли побыстрее хочется. А там по-быстрому и разогреется!

И он вышмыгнул из дома, пока по хребтине за пререкания не огрели.

Однако слова Тришки-Платошки попали на благодатную почву. Настроения наслаждаться парилкой и пивом, жаром и ледяным сугробом у Басарги не было, хотелось просто смыть с себя дорожную грязь. И потому, после короткого колебания, боярин отправился вслед за холопом, решив обойтись теплой баней вместо жаркой.

Благодаря этому уже через полчаса, пусть не распаренный, но свежий, он сидел за столом, в задумчивости пил темно-красное вино вкуса красной рябины, но привезенное откуда-то из-за моря, то ли с англицких берегов, то ли вовсе из далекой Гышпании, на которой, как сказывала Матрена-книжница, заканчивается земная суша. Расторопный холоп, опасливо поглядывая на хозяина, принес из погреба моченых яблок и соленых грибов, квашеной капусты, тушку копченой белорыбицы. Но подьячий уже не помнил его проступка, и наказание лентяю больше не грозило.