Воля твоя (СИ) - страница 5
Гусли звучали все громче, все набирали обороты. Ритм повышался. Дева прыгали и прыгала, размахивала руками, как того требовала радость, как того требовало всеобщее веселье. Под визг шута, под гудение охмелевших безо всякого хмеля крестьян. Доски ходили ходуном, помост дрожал и разваливался, заметно накренившись. Сзади опасно подмигнул овраг, который она прежде не замечала — помост стоял не в центре огромной площадки, а на самом ее краю.
Люди кричали, люди были счастливы представлению. Скоморох, вопя, рыдал.
Это случилось незаметно — отряд вооруженных всадников, что-то выкрикивая и кому-то жестикулируя, влетел в передние ряды ярмарочной площади, увязнув там, среди животных, повозок и прочего скарба. Они расталкивали ногами крестьян, хлестали плетьми тупую скотину и гнали вперед своих лошадей.
— Пры-ы-ыгай! — Воздев руки к небесам, словно выплеснув из себя последние силы, воскликнул шут, дрожа и постанывая, завалившись на колени.
Толпа взревела яростным зверем. Неистовство их голосов пролетело сумасшедшей волной над головами, стремясь, кажется, в указанном скоморохом направлении.
Всадники выбрались из стихийно образованной западни, помчавшись к всеобщему сбору самым кратчайшим путем.
— Прыгай! Прыгай!
Они ворвались на площадь. Прошли сквозь наспех сколотые на жердях прилавки и самих крестьян, словно нож через масло.
— Прыгай! Прыгай!
Первые, еще не до конца осознанные, но уже истошные вопли потонули в скандировании бесящейся толпы. Никто не оглянулся, никто не среагировал. Всадники настигли их столь внезапно.
— Прыгай! Прыгай…
Хор надорвался. Люди наконец увидели творящееся, заметили угрозу, широкой грудью наскакивающую на ряды безоружного люда, поднимающиеся и опускающиеся полоски стали, разбрасывающие кругом брызги кармина.
— Прыгай! Прыгай! — Вопил что есть мочи одуревший от страха и крови скоморох, вырвав гусли у посиневшего от ужаса гусляра и сам принявшись на них наигрывать.
Люди кричали, люди падали в грязь, изливаясь кровью. Кони топтали их тела, ломали кости и черепа. Подобно их хозяевам, лягали все еще стоящих на ногах, кусали тех за шеи, за плечи, за лица. Всеобщее веселье внезапно сменилось кошмарной по своей ярости бойне.
Всадников было мало — около дюжины, но все они были вооружены, злы и смертельно опасны. Крестьяне бросились в стороны, куда-нибудь, лишь бы прочь из этого мрака. За считанные мгновения людская паника сделала больше, чем творящие смертоубийство всадники — люди насмерть топтали самих же себя.
Дева бросилась к своей одежде, запустив руки в поисках перевязей с оружием, как в следующий миг могучий удар по голове повалил ее на землю. На короткое мгновение лишил сознания. Над нею стоял, безумно улыбаясь, скоморох, сжимая в ладонях дорогие кинжалы, украшенные редкими каменьями. Шут больше не смеялся, даже не улыбался — на его лице застыла маска невыразимой злобы, а губы искривились от величайшего презрения тому, что он увидел. Дева схватилась за лицо, с ужасом понимая, что ее полотняная маска с нее слетела.
Очередной удар ногою вновь опрокинул ее на землю. Она еще успела заметить блеснувшие кинжалы, и рукоять одного из них больно ударила ее в висок. А следом шут — ногою в плечо, сталкивая в начинающийся прямо за ее спиною обрыв.
Она неуклюже завалилась, словно жук-панцирник, пытаясь перевернуться в грязи. Мир то тускнел, то вспыхивал яркими красками, неправдоподобными вспышками ослепляя ее. Голова кружилась, руки не слушались, а дева все сильнее скатывалась по сползающей на нее сверху грязи, склизкой мерзостью тянущей ее за собой, глубже в овраг.
В какой-то момент она с пугающей отчетливостью поняла, что ее стащило на самое дно, запутав в ветвях и листве могучего, вымахавшего по грудь обычному человеку, крапивника. И в следующий миг ей по голове, брошенное сверху чьей-то меткой рукою, угодило нечто до безобразия тяжелое, мгновенно ее отрубившее. Дева неуклюже уткнулась лбом в пропахшую дерном и помоями жижу.
Когда она очнулась, уже светило горячее послеполуденное солнце. От характерного звука и гомона ярмарки, обычно выраженными радостными криками и священной руганью при торговле, не осталось и следа. Птицы, обычно избегающие больших скоплений народа и суматохи, вовсю весело щебетали.