Воображаемый собеседник - страница 16

День и дальше проходил спокойно, приятно, вовремя погуляли, вовремя и вкусно пообедали, за обедом никто из детей книжки не принес, разговоры велись тихие и неспешные, Петру Петровичу пододвигали его любимые куски. После обеда он прилег, а Елена Матвевна отправилась на кухню готовить ужин на двадцать почти что персон. Прислуги Обыденные не держали, а для торжественного случая на подмогу мастерице Елене Матвевне приглашалась соседка из нижнего этажа, вдова слесаря, скромная и тихая женщина, которую все звали Дашенькой, несмотря на ее возраст. И вот, проснувшись, Петр Петрович отправился на кухню спросить насчет чаю, но по дороге услыхал через открытую дверь такой разговор.

— Так ты говоришь, Дашенька, — сказала Елена Матвевна, и по голосу ее было слышно, что она раскатывает скалкою тесто и потому говорит отрывисто, — так ты говоришь, Дашенька, что он очень буйствовал?

— Ах, Елена Матвевна, — певучим голосом, весело отвечала Дашенька, — да ведь стекло он разбил прямо на кусочки, ну прямо — вдребезги разбил. И мебель поломал, только не говорят они, сколько. И посуду, наверно, тоже не пожалел.

— Отчего же это случилось с ним, Дашенька, как ты думаешь? — спросила снова Елена Матвевна, и слышно было, что она еще усерднее раскатывает тесто.

— А кто ж его знает, отчего, — задумчиво ответила Дашенька. — Может, обидели чем или сам он не ужился. Все-таки он вроде дурачка был. А то еще бывает, что это от мыслей случается, у кого ума-то не хватает, а все хочется понять.

— Дашенька, — прервала ее Елена Матвевна, — посмотри-ка, пирог не подгорел ли.

— Нет, — после паузы ответила Дашенька, — подрумянивается еще.

— Ну, смотри. А что он кричал, Дашенька, когда это с ним случилось, ты не знаешь? Я слыхала, что он крикнул, будто все падаль едят.

— И это кричал, — еще певучее и веселее прежнего ответила Дашенька. — Это он, когда его отец со стола погнал. А потом он еще другое говорил. Еще он говорил, что все умрут, вон, закричал, она с косой стоит — про смерть это.

— Такой молодой, а какие мысли, — вздохнула Елена Матвевна.

— Ну, и еще он кричал всякое, — продолжала Дашенька, — да они не хотят говорить. А это вот по всему дому и даже на улице слышно было.

— А знаешь, Дашенька, — сказала Елена Матвевна и даже, судя по голосу ее, на время прекратила работу, — ведь вот, что ты рассказываешь, я еще в этих словах сумасшествия не вижу. Это ведь мог и здоровый сказать.

— Ну, что вы, Елена Матвевна, — ответила Дашенька, — где же молодому человеку, если он здоровый, таких слов набраться? Здоровый выругается как-нибудь, а не то чтобы кричать, как все равно кликуша.

Больше Петр Петрович не слушал. Ему вдруг расхотелось чаю, а когда он провел рукою по волосам, он почувствовал, что лоб у него мокрый. Отчего-то стало ему очень тоскливо, и вот тут он в первый раз вспомнил, как сказал ему вчера Ендричковский «ого-го». Петру Петровичу стало чуть-чуть страшно. Как будто никакой видимой связи между рассказом Дашеньки о сумасшедшем и словами Ендричковского не было, а Петр Петрович все-таки чувствовал, только никому и даже самому себе не мог объяснить, что какая-то таинственная связь здесь все-таки была.

Он ушел обратно в спальню. Дети разошлись, Елена Матвевна в хлопотах о нем забыла и чаю не принесла. Так Петр Петрович и просидел в спальной до вечера, когда уже смерклось, и вернулись дети, и стали накрывать в столовой стол для гостей. Тогда в спальню вбежала Елизавета и изумленно спросила:

— Ты что это, папа, один сидишь?

Петр Петрович помолчал, потом поднялся со стула и ответил, стараясь придать веселость своим словам, но голос его все-таки чуть дрогнул:

— Да нет, ничего, задумался.

И будто извиняясь, и вместе с тем спрашивая, и, может быть, волнуясь за ответ, он прибавил:

— Стар, должно быть, стал…

— Ну, что ты, — уверенно воскликнула Елизавета, — да ты у нас всех молодых за пояс заткнешь!

Она подхватила его под руку и вывела в столовую. Там он уже совсем отошел и улыбался даже шире обыкновенного.

Граф. Так это я вам дал пощечину?

Керубино. Мне?

Фигаро.