Вопросы и недоумения - страница 7
Достаточно привести всего один пример. Так, авва Евагрий в своем Умозрителе пишет: «Относительно аллегорических и буквальных мест [Священного Писания] следует провести исследование, дабы знать, принадлежат ли они к [области духовного] делания, естественного [созерцания] или богословия. Если они относятся к [духовному] деланию, то следует исследовать, идет ли в них речь о яростном начале [души] и о порождениях его, о начале ли желательном и его следствиях, или же об уме и его движениях». [42] А вот одно из толкований, даже не Священного Писания, а пассажа из св. Григория Нисского, который прп. Максим трактует, пользуясь анагогическим методом толкования Писания, особенно тщательно разработанным в оригенистической традиции: «[Вопрос]: Что есть мужи, жены и змеи, ради которых Господь, по словам Григория Нисского, [43] провел три дня в аду? [Ответ:] Сил души существует три: разумное [начало], яростное и пожелательное. Мужи [в словах св. Григория] понимаются как разумное [начало], жены — пожелательное, а змеи — яростное. В грядущем веке эти три силы через познание [44] восстанавливаются. Ради них Господь и принял животворящее страдание и сошел во ад» (qu. dub. 57).
Однако этот же пример позволяет нам увидеть и то, как прп. Максим, пользуясь анагогическим методом толкования Священного Писания (применяя его, едва ли не первым из толкователей, даже к писаниям отцов), методом, разработанным в деталях «оригенистами», [45] обращает его против одного из моментов учения самих оригенистов (в данном случае, против оригенистического толкования пассажа из св. Григория Нисского). Речь идет об учении о всеобщем спасении (апокатастасисе), которое, якобы, распространяется и на бесов. Именно как бесов можно понять «змеев» из толкуемого пассажа св. Григория Нисского, при таком понимании которого получается, что Христос сходил в ад ради спасения не только мужей, жен, но и бесов. [46] Против подобного толкования пассажа из епископа Нисского, скорей всего, и выступает прп. Максим в qu. dub. 57, и здесь мы уже видим ту духовную установку, которую впоследствии обнаруживаем и в Трудностях к Иоанну, — «отбить» от присвоения их оригенистами таких святых отцов, как св. Григорий Нисский или св. Григорий Богослов.
Полемика с оригенистическим учением о всеобщем спасении — апокатастасисе, занимает важное место в Qu. dub. (ей прямо или косвенно посвящены qu.>-es: 19; 57; 99). Все это хорошо известно, [47] как и то, что прп. Максим в этой полемике не просто повторяет осуждение учения о всеобщем спасении времен императора Юстиниана и V Вселенского собора, но и (стараясь вывести из-под обвинений в оригенизме св. Григория Нисского) разрабатывает весьма тонкое учение о трех типах апокатастасиса: 1) в смысле причастия божественным благам-добродетелям (традиционное учение об обожении); 2) в смысле всеобщего воскресения, наконец, 3) в смысле восстановления всех извращенных грехом сил души к тому состоянию, в котором они были сотворены, дабы явлено было, что Бог — не творец зла. [48]
Таким образом, традиционное для средневекового искусства изображение грешников, пытаемых крючьями и поджариваемых на вечном геенском огне, расходится с тем представлением, которое мы находим у прп. Максима (по крайней мере, в его пассажах в Qu. dub.). [49] Бог — не Творец зла, и это будет явлено в конечном восстановлении от подавленности и испорченности грехами и страстями души каждого человека (что, тем не менее, не тождественно для прп. Максима обожению и участию в божественных благах). Здесь же можно отметить, что в целом в Qu. dub., когда он затрагивает проблему божественной справедливости и наказания грешников, прп. Максим, хотя и отвергает «оптимистический» оригенистический вариант всеобщего спасения, но вместе с тем пытается максимально выявить аспект божественной любви, которая у него неотделима от справедливости, а не противопоставлена ей, [50] сама же «Божественная справедливость определяется как страдание за согрешающих» (qu. dub. I, 11), то есть в смысле христианской, жертвенной любви. Прп. Максим все время подчеркивает, что Богу уподобляется тот, кто готов умереть за спасение ближних (см.