Ворчание ездового пса-2 - страница 5
Хваленый Бе-200 арригинален, и только. Да, скорость у него, конечно, высокая, он очень быстро примчится на место пожара… и будет над ним красоваться без пользы. Ну не канает он в горах Турции – рабочие скорости не те, маневренность не та. Поэтому весь мир его и не берет, а приобретает дешевый, но практичный СL-215.
С утра иней, волшебный восход солнца сквозь разреженные березы, работа лопатой до пота в теплице. За полчаса управился, взмок; футболка сушится, пью чай.
А на улице бушует золотая осень, ну самый разгар, волшебство русской природы, недоступное изнеженным жителям субтропических краев: там вечная зелень. Они такой красоты сроду не видали, а всласть хватанув мошки или инея, исчесавшись и намерзшись, не поймут главного: несуетности природы, готовящейся отойти ко сну. Посреди такой тихой красоты начинаешь понимать, что такое Вечность.
Ага, думай, думай о вечности… и как пахнут через доски корешки цветов. Подходящее время.
Пишут мне взрослые симмеры, мечтающие стать пилотами. Я их аргументировано отваживаю; задумываются.
Считаю, в пилоты должны идти мальчишки, не обремененные ни семьями, ни образованием, ни работой. Со школьной скамьи – и как в постриг, на всю жизнь. И ждут их в авиации не наслаждения и не романтика, а каторжный труд. Это поколение пилотов должно лечь удобрением под ноги нарождающейся новой российской авиации – бизнесу по перевозке паксов. Потом, лет через пятнадцать, все уравновесится.
А быстренько скорректировать зрение, проскочить через PPL‑CPL, вцепиться в пирог, срубить большие бабки и отвалить целехоньким… не получится. Те времена кончились.
Нынешний гражданский пилот должен понимать, что идет на службу, сродни военной. Им будут помыкать, затыкать дыры, унижать, выжимать из него соки. А удерживать на службе будет не присяга, а нахватанные кредиты, да алименты. Он будет не родину защищать, а свое материальное благополучие.
Нынешние пилоты становятся сутягами, судятся с компаниями, выморщивают утраченную выгоду и т. п. Мне их и жалко, и досадно за них, и слегка я их презираю. Но такова жизнь.
А сами полеты остаются такими же. Работа в воздухе так же требует принятия решений, но в решения эти властно вторгаются экономические и юридические аспекты. И, думается мне, собственно летная, некоторым образом романтическая, привлекательная часть работы тонет и замыливается в ворохе околополетной суеты и тревог бизнеса.
И козе не до секса, когда хозяин с ножом стоит.
Нам вечно тычут в нос пример работы западных пилотов: мол, десятилетиями работают, не жалуются, богато живут и в ус не дуют.
Дык… те пилоты и не нюхали романтики. Какая может быть романтика в обществе, где центы считают с колыбели. Это пилоты–лавочники. Для них романтика – примерно то же, что и русская душа… нечто эдакое… непонятное.
И вы, ребятки, к этому придете. Будете посмеиваться и потихоньку хаять опусы деда Ершова: мол, херня все это, неуместные высокие слова, которые к жизни не приткнешь.
А я ведь жил романтикой. Она была и есть, но вам ее уже не достанется, вы ее притопчете. И за это я вас тихонько жалею.
Я начинал свой путь в святой уверенности, что народ прогрессирует и идет к высотам. А заканчиваю его в убежденности, что общество покатилось по пути тупого труда и скотских, низменных, поверхностных удобств и наслаждений. Одухотворенность этому обществу неведома. И я от него дистанцировался.
Все раздумываю, писать ли дальше, или это уже все. Главное – растворился благородный порыв. Для чего и для кого писать? Для этих прагматиков? Или для утонченных профессиональных графоманов?
Тем более, я и так уже предостаточно написал. И мой интерес к авиации как‑то размылся, затопленный сиюминутными заботами дачника–пенсионера. К рафинированным же интеллектуалам я себя отнести явно не могу… они мне противны. А авиация стала совершенно другой, непонятной и непривлекательной.
А ведь физическая работа потихоньку отходит на задний план, ввиду моих возрастных невозможностей. Чем заниматься? Домино с дедами во дворе отталкивает тупостью существования, на рыбалку нет уже сил, да и водоема под боком нет, чтобы дошкандыбать до него за десять минут.