Ворчание ездового пса - страница 24

Пишешь кровью сердца…

И эта мысль посетила меня совершенно независимо от того, что вчера был день памяти холокоста.

Стоп. Дальше мысль не развивай. А то докатишься до того, что они «заполонили все газеты, все телевизоры, а нас считают гоями».

Я ещё перечитаю современных еврейских авторов, попытаюсь разобраться, почему они вызывают во мне неприязнь. Тем более что знаю немало прекрасных представителей этой национальности, много с ними работал, жил рядом и не испытываю к ним ничего, кроме нормальной человеческой симпатии.

Совершенно случайно нашел статью о творчестве Мандельштама. А так как я все время мучился загадкой широкого внимания к нему современной интеллигенции, как, впрочем, и к творчеству Цветаевой, Ахматовой, признаваемых (в каких кругах?) поэтическими гениями 20–го века, – то ещё раз попытался хоть что‑нибудь понять: что же это был за человек, чем он занимался, что он оставил после себя.

Да ничем. И ничего. Полусумасшедший, одаренный тонкой, рефлектирующей душой, он вызывал у себе подобных личностей реакции типа «нечто эдакое». Но, по сути, – тень, призрак. Практической пользы, даже в плане духовном, он никому не дал; ну, может, добавил экзальтации в утонченные души бездельников. Он написал много букв, от которых кормится до сих пор племя литературоведов. И все. Прославился он одним стихотворением, которое выкопали потомки репрессированных Сталиным жертв и размахивают им как символом сопротивления. Жизнь выплюнула из себя этого несчастного человека.

Все это – голые короли. Они свято надеялись, что их символы и кроссворды будут разгаданы далёкими потомками, живущими через нас. Через меня. Да на хрен бы тем потомкам их лепет. А мне, через жизнь которого переброшены эти шедевральные строчки в будущее, остается только тупо пялиться в этот набор букафф. А иные мои современники, глубокомысленно засунув палец в нос, пытаются осмыслить, а тем более, истолковать этот бред.

Я не злюсь на то, что не могу разгадать заданную мне гением загадку. Я не вижу там загадки вообще, как не ищу смысла в бормотанье сумасшедшего; мне скорее стыдно слушать этот лепет, и я бегу от него. Несчастный, талантливый, штучный, непонятый массой, освистанный человек, выброшенный на свалку за ненадобностью и вредностью для власти, причем, под винты он пошел сознательно, по бредовости своей. Туда ему и дорога.

Что‑то ты жёлчный стал, дед. Ну, тупой ты – так хоть не смеши людей умнее себя.

Ага. Мне всю жизнь впаривают черные квадраты, а я все сомневаюсь, все думаю, что дядя умнее, что он лучше видит. И пока я так вот сомневался, лучшие мои годы ушли. А сколько мог бы сделать, будь я чуть смелее в своих сомнениях и суждениях. А как только набрался гордыни и смог сказать о себе «Я», так стали теперь уже прислушиваться к моему мнению, и от этого есть реальная польза жизни, по крайней мере, авиации.

Так вот: мое мнение о Мандельштаме, не оставившем своему времени ничего, кроме одного критического стихотворения и кучи непонятных букв, определилось: бесполезный на земле человек. А на той буквенной куче сидит рой калоедов от литературы и запудривает моск дурачкам, вроде молодого меня, и те с пиететом вслушиваются и ломают извилины: ну какой же я неуч, дурак, и прочая. И некому сказать им: ребяты, плюньте; вы – нормальные, а вот он – ненормальный! Поверьте в свои силы, мыслите здраво, отбросьте эту шерсть и сделайте на земле ну хоть что‑то свое! Такое, чтоб с него была польза людям, а не словоблудие. Чтобы хоть один человек встал и сказал: вот, одно слово – а изменило всю мою жизнь, и я сделал полезное для людей!

Пусть я буду гореть в аду из‑за греха гордыни моей, но среди моих читателей такие люди есть, и они обо мне так скажут. Уже говорят. Это пилоты современных самолетов.

По телевидению с помпой отмечают 50–летие продюсера и композитора Игоря Матвиенко, того, кто писал музыку для ансамбля «Любэ». Нынче власть имущим выгодно представить его чуть не стандартом попсы. Как выгодно же представить стандартом юмора двусмысленные шуточки Петросяна и Винокура. А Донцову, значится, – образцом литературы.