Ворон - страница 2

Рон фыркнул, и Гермиона смерила его раздраженным взглядом. Вообще, Рон обычно аккуратно обращался с пострадавшими, но перед ними сидела Паркинсон, что добавляло немного контекста — так называл это нынешний руководитель Аврората. Или, проще говоря, Рон все еще не переносил на дух Паркинсон, Малфоя и остальных школьных недругов, а потому то ли не мог, то ли не хотел проникаться их проблемами. А в их наличии сомневаться не приходилось.

Паркинсон стихала, успокаивалась, но слишком медленно. Пришлось сделать вторую чашку горячего шоколада, терпеливо дождаться пока она допьет и поднимет, наконец, голову.

— Простите меня, вы трое, — прошептала Паркинсон, возвращая Гермионе чашку. — За все простите.

— Что же должно произойти, чтобы твоя совесть проснулась? — Рон тяжело вздохнул и оперся на локти. — Рассказывай. Я, так и быть, обещаю не ехидничать.

— Спасибо, Рон, будет очень хорошо, — слегка раздраженно произнес Гарри. — У нас тут пострадавшая, так что давай оставим остроумие до лучших времен и послушаем, что она нам скажет.

— Все началось с того, что мне пришло письмо. Сначала я подумала, что это шутка какая-то. А как еще назвать бессвязный бред про чистокровных, что я виновна по факту рождения, совершенно идиотские лозунги вроде: “Покаяние или смерть”.

— У тебя осталось это письмо? Нам нужно на него взглянуть, — Гермиона напряглась.

— Нет, конечно. Я отправила его в камин вместе с рекламными буклетами “Выбери себе метлу”.

— А зря. Возможно, мы могли бы понять, кто отправитель.

— Что было дальше? — мягко спросил Гарри, и Паркинсон побледнела.

— Я забыла о том письме.А вчера он просто появился в моей комнате.

— Кто?

— Монстр. Сначала я думала, мне мерещится. Потом — что это чья-то дурацкая шутка. А потом он заговорил, и мне стало не до смеха.

Она рвано всхлипнула, вытерла слезы пледом и уставилась на свои руки.

— Он говорил, что из-за мнимого превосходства чистокровных было развязано множество войн, что мы виноваты перед полукровками и гр… магглорожденными. Что мы должны постоянно чувствовать вину и просить прощения.

— За свое происхождение? — Гермиона брезгливо поморщилась. — Его полемика ничуть не лучше, чем речи Волдеморта или Гриндельвальда.

— Ты так думаешь? — Паркинсон уставилась на нее.

— Да. Ладно, что было дальше?

— Он сказал, что если сегодня я не принесу публичных извинений, завтра на коленях будет стоять мой труп.

— У тебя были основания ему верить?

— Он… Наверное, наслал какое-то заклятие. Мне казалось, что я умираю. Я словно ослепла, частично оглохла и не могла дышать. Я упала, как будто ноги отказали. Ударилась спиной, кстати. Могу показать!

— Спасибо, не стоит, — Рон торопливо замотал головой.

— Как он выглядел? — Гарри прищурился.

— Высокий. В черной мантии. Но самое главное — у него была голова ворона. Огромного ворона.

Гермиона нахмурилась. Частичное превращение — такое практиковал Виктор на Турнире Трех Волшебников.

— Если это частичное анимагическое превращение, мы не сможем определить его личность, — Гарри, похоже, подумал о том же. — Ладно. Может, какие-то слова показались тебе знакомыми? Выражения, обороты речи?

— Нет. Он будто с листа читал.

— То есть, никаких зацепок, — вздохнул Гарри. — Ладно. Может, пойдешь домой? Думаю, начальник твоего отдела тебя отпустит.

— Нет! Только не домой, — Паркинсон снова панически заметалась.

— Конечно, не домой, — успокаивающе пробормотала Гермиона. — Иди в свой кабинет. Будь на виду. Чем больше вокруг тебя людей, тем сложнее Ворону будет до тебя добраться. Хотя я думаю, он не станет больше тебя мучить.

— Ты так считаешь?

— Конечно. Ты была искренней в своих извинениях. И, если Ворон продолжит тебя мучить, скажи ему, что Гермиона Грейнджер тебя простила. Я ведь магглорожденная, пострадавшая, по его мнению.

— Ты меня прощаешь? — Паркинсон вцепилась в ее руку.

— Прощаю. Рон, как у тебя с протоколом?

— Все записал. Паркинсон, подпиши и можешь идти, — Рон протянул ей перо и пергамент.

— Кстати, о Вороне. Если он действительно продолжит тебя донимать, вызывай Авроров. Мы выбьем тебе защиту свидетелей, — Гарри сжал губы и нахмурился. В такие минуты он казался несокрушимым. — Больше никто не умрет.