Воронье пугало (СИ) - страница 7
"Не надо. Уходи", - прожестикулировала.
Птица распахнула клюв и хищно подалась вперёд. Олеся испуганно отшатнулась, беспомощно моргая короткими ненакрашенными ресницами. "Они языка жестов не понимают", - возникла где-то на границе сознания глупая мысль.
- Н-не-ее на-д-о, - проговорила девушка.
Рука будто против воли сама расстегнула "молнию" на куртке. Ворона серым ядром толкнула в грудь, Олеся почувствовала острое, холодное и резко-болезненное - как алая вспышка. Солнце собралось в серую точку, взорвавшуюся ослепительным багрянцем. Воздух вырвался из пересохшего горла отчаянным смерчем. Края мира лизнуло холодное пламя, смерч утянул его в чёрный провал Олесиных остановившихся зрачков.
...Спустя несколько минут её привели в чувства, кто-то из соседей побежал за мамой, кто-то принёс воды. Кто-то тряс Олеську за плечи, что-то спрашивали, потом ещё кто-то подсунул мобильник, заметив, что девушка пытается что-то сказать, но не может.
"SKOLKO ONA SKAZALA?" - с трудом набрала Олеся непослушными пальцами.
"43 CHASA" - набила в ответ женщина в кричаще-красном берете.
Юлиус невдалеке с ненавистью трепал что-то бесформенное. Ветер гонял по двору младенчески-нежный серый пух.
* * *
Мила (13:29): Олеся, где ты? Что случилось?
Пользователь не в Сети. Сообщение будет доставлено, когда состояние пользователя станет "В Сети".
* * *
Родители боялись оставлять её одну даже на десять минут. Постоянно что-то спрашивали, с тревогой заглядывая в бледное лицо, мама предлагала врача вызвать. Отец тайком, думая, что Олеся не видит, скомкал дочерину кофту с дырой слева на груди и выбросил её в мусоропровод. А она заметила. Написала на бумажке: "Я бы заштопала, зачем?", поглядела с пугающей, непонятной укоризной. Спокойная, словно искусственная, неживая. Как будто ничего и не было. Тихая, как перед бурей. У мамы на лице читалось: "Лучше бы ты плакала...", отец напряжённо курил одну за другой вонючие сигареты, напрочь забыв, что Олеся не любит табачного дыма.
Пёс печально выглядывал из-под кресла.
Олеся ходила по квартире, переставляла с места на место книги, то задёргивала, то раскрывала шторы, несколько раз садилась вязать... до пяти утра. Потом, убедившись в том, что усталая мама уснула в кресле, не дождавшись, пока её сменит на "дежурстве" спящий в соседней комнате отец, разделась перед зеркалом и бездумно уставилась на аккуратную круглую ранку над левой грудью.
С небольшую монету. Кровь запеклась сразу же, как только... Эти ранки ни у кого не кровоточат. И почти не болят. Только пробитое насквозь сердце иногда ёкает - время отмеряет. Чем ближе Срок, тем чаще. А потом ранка разойдётся, и жизнь толчками выплеснется из тебя вон. Если не найдёшь того, под чьей ладонью эта воронья метка исчезнет бесследно.
"Так не бывает. Это сон. Надо проснуться. Это не со мной. У меня всё в порядке. Я просто сплю и мне мерещится всякая ерунда. Такого не может быть. Надо проснуться.
Почему мне не страшно? Я действительно сплю..."
Олеся оделась, прошла на кухню, включила чайник. Приплёлся сонный Юлик, зевая, подошёл к хозяйке, за что-то извиняясь, повилял коротким обрубочком хвоста. Девушка погладила его, взяла на руки. Юлиус принялся лизать ей пальцы, потом лицо... От чёрных завитков шерсти отчаянно пахло псиной. Не противно, а по-родному. По-дружески так... сочувствующе, понимающе.
Над бровью пса налипло что-то светлое. Олеся подцепила пальцами, зачем-то поднесла к глазам... Пёрышко. Маленькая серая пушинка. Судорогой вывернуло руки, швырнуло на пол, коленями острыми больно... сердце задёргалось, понеслось, запульсировало в висках колючим чёрным льдом. Ужас рвал тесную грудную клетку, хотелось кричать словами... и сил не было оторвать взгляд обезумевших глаз от словно зависшей в воздухе пушинки.
Мама влетела в кухню, практически упала на Олесю, обняла, как крыльями, руками накрыв. Молнией воспоминание детское полоснуло: дождь, хлёсткий, упругий - как вода из душа, - а мама стоит над маленькой Олеськой, мокрая-мокрая, закрыть собой пытается, будто детёныша, кофточкой тоненькой, лиловой...