Ворошилов - страница 10

Между жителями окраин нередки были массовые драки — один из видов развлечений. Участвующих с обеих сторон иногда набиралось до тысячи и более человек, свидетельствует другой луганский рабочий-революционер, И. Николаенко. «Помимо камней, пользовались болтами, гайками, заклепками, которые приносили с собой, в зависимости от профессии участвующих в боях. Сначала подростки бросали друг в друга камнями. Вдруг кому-либо разбили голову; со стороны «резервов» пострадавшей стороны стихийно вливалось в цепь дерущихся «подкрепление»; другая сторона тоже не заставляла себя ждать. Увлечение все больше и больше разгоралось по мере того, как увеличивалось количество разбитых голов, и наконец к вечеру наступал решительный момент схватки… Редко полиции удавалось задержать трех-четырех человек, а иногда в горячие моменты ей самой приходилось отступать».

Пассивность полиции легко объяснялась: она не видела ничего особенного в том, что обыватели города «разряжаются» подобным образом. Но во время рабочих маевок или забастовок полиция стремилась появиться на сцене как можно раньше, действовала решительно и не стеснялась применять даже и оружие.

Время такое приближалось, и Луганску предстояло занять в русском революционном движении заметное место. В канун 1905 года промышленные рабочие города были внушительной силой — их насчитывалось около 10 тысяч. Правда, далеко не все они были сознательными революционерами. Однако все чаще и чаще встречались на заводах Луганска люди, готовые не только участвовать в революционных выступлениях, но и вести за собой других. К числу таких людей относился Клим Ворошилов.

Завод Гартмана — огромное по тем временам предприятие. Цехи его поражали современников своей грандиозностью — сборочно-паровозный цех, к примеру, имел в длину 300 саженей, в ширину — 25 и венчался полукруглой стеклянной крышей. На непривычного человека завод, особенно по вечерам, производил впечатление фантастического чудовища: заводские печи, плавившие сталь и чугун, пронзали ночную тьму светом, слепящим глаза, двенадцатитонный паровой молот, ковавший паровозные бандажи, как бы дышал, тяжело, хрипло, протяжно, а вальцовые шестерни прокатных цехов скрежетали и гре мели.

Работал Клим Ворошилов хорошо. Вот свидетельство мастера гартмановского завода: «Поражала меня всегда в Ворошилове его дисциплинированность и исполнительность. Дисциплинирован он был изумительно. Если дел «касалось не политики, а производства, дисциплинирован ней его трудно было бы себе представить. Он был хоро шим, квалифицированным, знающим машинистом. Чугун ное литье — это ажурная работа, а он справлялся с ней превосходно. Но насколько он был исполнителен в цеху настолько неукротим в политике. Он сразу же встал в центре революционных сил завода…»

Высокого мнения о Ворошилове был не только ближайший начальник — мастер. Несколько позднее, в 1905 году, когда речь зашла о рабочем контроле над производством, директор завода К. К. Хржановский считавший тогда возможным и необходимым либеральничать, заигрывать с рабочими, позволил себе высказывание:

— Если бы все рабочие были такими, как Ворошилов я бы не возражал против рабочего контроля!

Заработок высококвалифицированного рабочего Ворошилова вскоре составлял 45–50 рублей в месяц. По тем временам это были весьма приличные деньги, но доставались они нелегко. И. Н. Нагих, подружившийся с Ворошиловым в это время, вспоминал: «С половины 1904 года мы жили с Ворошиловым на одной квартире в доме Крамаренко… Вот примерно как складывался наш с Ворошиловым день, когда мы жили с ним вместе: в пять с половиной часов вставали; с шести часов утра работали на заводе; завтракали на заводе во время работы; в двенадцать — в полпервого обедали дома, так как жили близко от завода; с полпервого до шести вечера работали на заводе, впрочем, иногда литье задерживало Ворошилова даже до одиннадцати часов ночи; придя домой и умывшись, сразу же отправлялись на заседание коллектива или на кружок, или на массовку. Отмечаю, политработу подпольную вели ежедневно, вернее, еженощно…»