Воровская зона - страница 9

стр.

«Зинок» поморщилась, словно от зубной боли, и залпом выпила коньяк. Этот красивый мужчина растревожил ее. И ложиться под «кого-нибудь» у нее уже не было никакого желания. Зина взглянула на сытое равнодушное лицо официанта и вздохнула, в их мире о любви говорить не принято…

А «красивый мужчина» уже стоял на остановке нужного ему автобуса. Машину Баронин не стал брать принципиально. Он ехал не на блины к теще и хорошо знал, как быстро в случае необходимости находят одиноких ночных пассажиров.

Минут через пять на остановку подкатил повидавший виды «Икарус» и, обдав собравшихся гарью, тяжело остановился. Из его кабины вылез молодой долговязый парень и, смешно прыгая через лужи, поспешил к диспетчерской. Баронин быстро вошел в салон и уселся на самый последний ряд, у двери. Несмотря на поздний час, все сидячие места в салоне были заняты. Была пятница, и горожане спешили на дачи. С утра автобус пришлось бы брать штурмом.

Это была последняя ходка сто восьмого на озеро, и шофер гнал как на пожар. Впрочем, какой русский не любит быстрой езды? А днем разве разгонишься? Вот и отводил душу…

Отводил душу… Баронин усмехнулся. Когда же, интересно, отведет ее он? Если, конечно, вообще суждено!

Хотя, по большому счету, ему ее уже отвели. Нина и отдел кадров! Именно они избавили его от постоянной необходимости лгать самому себе. Тяжело терять только то, что любишь. А он никогда не любил Нину и уже давно тяготился работой.

Кто-то включил радио, и полумрак салона заполнила знакомая до боли мелодия.

«Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить…»

Баронин улыбнулся, вспомнив недавно слышанную им историю про нового русского, купившего несколько вилл на Лазурном берегу. Никто из его почтенных соседей так и не смог понять, когда на их вопрос, почему он лежит в луже и плачет, новоявленный нувориш указал рукой на небо и, смахнув пьяную слезу, пояснил: «Журавли улетают…» Да, только русскому человеку дано плакать при виде улетающих журавлей.

«Все прошлое сон и обман», — продолжал петь Кобзон, и снова Баронин почувствовал, как защемило на сердце…

Дыхание укрытого ночным покровом озера Баронин почувствовал сразу, как только сошел с автобуса. Дождь уже кончился, и на чистом, умытом небе ярко горели огромные желтые звезды. И одна из них, самая крупная и яркая, время от времени ободряюще подмигивала Баронину. Остальные смотрели вниз холодно и равнодушно, словно удивляясь всей той земной суете, за которой они невольно наблюдали уже столько лет…

Нужный ему домик он нашел сразу. Тот стоял у самого озера, особенно густо поросшего в этом месте камышом, входная дверь его была открыта, и из нее доносился знакомый до боли хриплый голос Высоцкого. Подкравшись к окнам, Баронин заглянул в дом. На тахте лежал какой-то парень, больше никого в доме не было.

«А видал ты вблизи самолет или танк и ходил ли ты, парень, в атаку?» — вопрошал знаменитый бард, и Баронин подумал, что Борцов, если это был, конечно, он, отнюдь не случайно слушает Высоцкого.

На стук в дверь к нему вышел тот самый парень лет двадцати пяти, худощавый и гибкий, словно лоза, с приятным лицом и не по возрасту грустными серыми глазами. Опытным глазом профессионала Баронин сразу же угадал в нем первоклассного бойца, бравшего не столько силой мышц, сколько потрясающей скоростью и неистощимой нервной энергией.

— Михаил? — улыбнулся Баронин.

— Да, — спокойно ответил парень, в свою очередь оценив данные нежданного гостя, и отошел от двери, как бы приглашая Баронина войти.

Войдя в небольшую, но со вкусом обставленную комнату, Баронин быстро огляделся. Так, на всякий случай! Но ничего подозрительного не обнаружил. Михаил выключил магнитофон и вопросительно посмотрел на Баронина.

— С кем имею честь? — спросил Борцов.

— Я от Булатова, Миша, — ответил тот.

— А где он сам? — уже понимая, что ничего хорошего от этого незнакомца он не услышит, спросил Михаил, усаживаясь в стоявшее у журнального столика кресло и жестом предлагая гостю место напротив.

Когда Баронин закончил рассказ, они долго молчали. Потом Михаил достал из бара бутылку коньяку и налил две вместительные рюмки.