Вошь на гребешке - страница 14

– Корни в подвалы лезут, – посетовал угольщик чуть погодя, когда Черна сама нарезала копченое мясо, толсто, не жалеючи, и принялась есть, похваливая острые приправы и кашу с дымком. – Шибко лезут.

– Так осень на носу, самое время забыть о скупости и отнести вальзу, что полагается.

– А ты бы нам бы, вот ежели, значит, мы с пониманием и все что след – не помним, а что не след, так и не видим…

– Уймись, я не вальз. – Черна доела мясо, вытерла крупные ладони о полотенце. – Спалить вас проще, чем ублажить.

– Да ну тебя, – не испугался угольщик. – Я ведь о деле. Жизненном.

– Шкурном. Ладно, потолкую с хозяйкой. – Черна искоса глянула на угольщика и пожаловалась просто потому, что больше некому: – Так и так тихо зимую последний год. Срок мне вышел, чую. Что Тэра решит, никто не ведает, она ж не от мира сего, то прорицания высмеивает, то сама берется верить в свои придумки. Был бы у неё наследник, не металась бы так.

– В наше время дети не радость, а боль, – неожиданно строго выговорил угольщик. Встрепенулся, запоздало сообразив, что ему только что сказано. – Погоди… Это что же, испытание будет вам? Или что иное?

– Да чего нас испытывать, разве хозяйку тешить зрелищем, – поморщилась Черна. – Весь подбор взрослых учеников внятный, без подсказок и проверок читается дар каждого, до донышка. Светл в бою неплох, но по главной силе никуда не годен – разиня. Ружана так-сяк сойдет в охоту, но исключительно по одному делу, травному. Белёк – мелковат, пусть и не трус.

– А ты? – пискнули из-за печки.

– А я – это я, – отмахнулась Черна. – Чего хоронишься, я не буга30, рвать без причины не рву… пока что.

Из-за печки, сопя и прижимаясь щекой к теплым оштукатуренным камням, выбрался младший сын угольщика. Существо с глазами небесной синевы и наивности воистину бездонной, способной припрятать любую хитрость. Встряхнувшись и поправив рыжие волосы, пацан стал осторожно, по шажку, подбираться к столу, хотя недорослей к важной беседе не допускают. Черна следила из-под век, пряча усмешку. Было тепло на душе, словно пацан – настоящее солнышко, и греет душу уже тем, что живет. Сам сунулся под локоть, засопел, заглянул в глаза.

– Совсем пропадешь по весне? И нас не вспомнишь?

– Мне почем знать, что вспомню, – виновато отмахнулась гостья. – Эх ты, все встретили меня, подарочки разделили, а ты отсиделся за печкой.

– Я сам припас подарок, – пацан заморгал светлыми пушистыми ресницами. Полез за пазуху, добыл деревянную дудочку, совсем простенькую, короткую и едва ли способную дать хороший звук. – Вот.

– Спасибо, – улыбнулась Черна, приняла вещицу. – Пора мне.

Почему ушло тепло, сказать было невозможно. Даже виноватость в душе шевельнулась: старался синеглазый, вырезал дудку, а радости от подарка – нет. Впрочем, какая тут радость, если год последний и что впереди, даже прорицательница Тэра едва ли знает. Время темное, зима31 грядет такая, что и думать не хочется о ней. Черна встала, поклонилась посеребренной фигурке в углу. Шепнула пожелание дому и заспешила на выход. Подхватила тяжелую корзину, уже приготовленную старшим сыном угольщика – и пошла к малой двери в воротах, заранее открытой дозорными.

Полдень остался в прошлом, а затем погасла и сама улыбка солнца. Тени удлинились, в лес вползла настороженная предвечерняя тишина. Черна шла быстро, огибая знакомые ловушки и хмурясь. Велика людская наивность! Ну, кому страшны самострелы и сети? Уж всяко не врагам, от каких стоит по-настоящему отгородиться. Впрочем, им, худшим, и ров с частоколом – так, забава. Куда страшнее запах Руннара, свежий и постоянно поддерживаемый. Вдобавок, как известно, за всякую землю отвечает хозяин. Всерьез беспокоить тех, кто под его рукой, не угасив живое пламя замка – немыслимо.

– Жизнь или уголь? – вкрадчиво спросили из-за необъятного ствола, который Черна обогнула по дальней дуге, заранее приметив неладное.

– Уголь.

– Неинтересно, всегда – уголь, – посетовали из-за ствола.

Черна сделала еще несколько шагов вглубь чащи, бережно установила корзинку меж сонных древесных корней. Подергала за ручку: не опрокинется. Со спины уже подкрался злодей и ловко обнял, ощупывая пояс и норовя его расстегнуть.