Восход - страница 13

Когда бесконечное заседание подошло к концу, Тиа одной из первых вышла из створчатых ворот зала Совета. Маттиас уже поджидал ее во дворе. Он ничего не сказал, только взял ее за руку. В тягостном молчании они вернулись в старый квартал. Время шло к полудню: плоский потолок над их головами освещался на полную мощность, и главная дорога пустовала: все разошлись по своим местам, на работу или учебу. Когда у Тиа на душе скребли кошки, обычно помогала лихая езда. Сейчас она гнала изо всех сил и готова была поспорить, что Маттиас с трудом за ней поспевает. Мысли в ее голове сменяли одна другую с такой же скоростью. И чем больше она размышляла, тем больше ее охватывал гнев. Роуэн намеренно вывела ее из себя. Теперь члены Совета будут считать ее зарвавшейся наследницей знаменитых предков. Она сама позволила случиться тому, к чему стремилась бабушка.

Маттиас потянулся к ней и слегка сжал ее руку. Ему пора было повернуть на третий проезд: к водяному колесу, где он работал помощником главного инженера.

— Я увижу тебя после ужина? — спросил он, обернувшись.

Она покачала головой.

— Мне придется работать ночью.

Он кивнул и поспешил прочь. Водяное колесо обеспечивало Грейсхоуп теплом и воздухом, и у помощников инженера была пропасть работы. Маттиасу частенько приходилось одалживать у Тиа конспекты лекций: директор Берлинг не считал учебу уважительной причиной для отсутствия своих работников. Тиа знала, что Маттиасу пришлось немало вынести за то, чтобы прийти на это заседание Совета. И его она тоже подвела.

Днем Тиа планировала пойти на озеро. Ей нравилось сидеть на старой скамейке под деревом и растворяться в окружающем мире: плеске воды, стуке рыбацких лодок у причала и далеком невидимом берегу в противоположном конце озера. Там обитали ее самые заветные мечты о таившихся на поверхности чудесах: о том, каким может быть тепло солнца или прикосновение ветра. И там ей казалось, что она ближе к своей маме, Маи, пропавшей в бескрайних водах.

Тиа опустила голову и помчалась домой.

Лана уже ушла на службу, в сады. В квартире никого не было. Тиа пошла прямо в спальню и скинула с себя меха, оставив их бесформенной грудой на полу. Она не разожгла световую сферу и легла прямо на пол в тонкой тунике и леггинсах, которые носила под мехом. Ей хотелось плакать, но тело казалось закостеневшим и ломким, будто в нем не осталось ни капли воды.

Тиа попыталась выполнить дыхательные упражнения, глядя на звезды, которые Лана прикрепила для нее к потолку, когда она была еще совсем малышкой. Они были покрыты краской, изготовленной тетиными руками, и серебрились в слабом свете сферы. Лана выбрала несколько из тех созвездий, что Тиа перерисовала из настоящих атласов звездного неба. Ей это нелегко давалось: расположение звезд казалось ей совершенно беспорядочным. Да и какой вообще был смысл в изучении того, что она никогда не увидит?

А вот Маттиас, конечно, с первого взгляда мог назвать любое созвездие. Он часами валялся на полу вместе с Тиа и пытался заставить ее увидеть смысл в путаном скоплении светящихся точек над их головами. Он объяснял ей и множество других вещей.

— Так где же горизонт? — спрашивала она. — Сначала ты говоришь, что это место, где небо соединяется с землей, а спустя мгновение ты сам же заявляешь, что на самом деле они вообще не соединяются!

Конечно, Маттиас, как и она сама, никогда не видел настоящего горизонта, но он с легкостью усваивал подобные знания. Лана понимала, что это, наверное, потому, что он попусту не тратит силы на вопросы, зачем вообще нужно все это учить.

Когда ей удалось сконцентрироваться и взять себя в руки, она села и пододвинула свой сундук. Раскрыв его, Тиа покопалась в сложенных платьях и мехах и извлекла свою шкатулку. Она была настоящей редкостью: деревянная, а не из запаянного льда, с красивой резьбой и изображением дуба, символом Первой линии родословной. При одном виде этой шкатулки Тиа уже чувствовала себя умиротворенной. Вещица переходила из рук в руки по наследству: от дочери к дочери. Лана подарила ее Тиа на двенадцатилетие.

Внутри лежал большой овальный медальон, выточенный из кости. Когда-то он принадлежал маме. На ощупь украшение казалось фантастически гладким и теплым. Внутри скрывалось два портрета, нарисованных тушью. С одной стороны — изображения трех сестер: ее мамы, Селы (обеим по двенадцать) и четырнадцатилетней Ланы между ними. Они прижимались щеками друг к другу. В другой же створке медальона имелся незаконченный портрет, даже набросок. Маи, уже взрослая женщина, держала на руках свою малютку-дочь. Тиа уткнулась личиком маме в шею, так что были видны только ее темные кудрявые волосы.