Восхождение - страница 45

По делам их судите их.

Евангелие

Зима 1988/89 года была холодной, а общественный климат горячим. 15 января нового 89-го года вечер журнала «Наш современник» собрал огромную аудиторию, около шести тысяч. Стадион «Крылья Советов» заполнен, стоят в проходах. Искусственный лед застелен ковром и на нем тоже ряды со зрителями.

На высокую импровизированную сцену на арене входят известные писатели, общественные деятели. Среди них – Василий Белов, Валентин Распутин, Юрий Бондарев, Владимир Солоухин, ведущий вечера – Сергей Викулов. Каждого сопровождает взрыв аплодисментов, и когда проходит последний участник встречи, зал встает и начинает скандировать: Слава! Слава! Слава!.. Выступающие явно растеряны и растроганы таким приемом. В общем-то реакция зала понятна – в самом разгаре перестройка, которая воспринимается большинством как освобождение общества от застарелых пороков брежневского застоя, как надежда на возрождение здоровых сил России, как возможность восстановить нарушенную связь времен, перестав делить историю родины на – до 17-го года и после 17-го года. Писатели, которые пришли к народу со своим словом, воспринимаются как совесть нации, как творцы, подготовившие своими глубокими и честными произведениями, острой публицистикой этот долгожданный период обновления.

Никто еще не знает и даже, может быть, не предчувствует ни путча, ни провокаций с человеческими жертвами, ни ваучеризации и алчной приватизации, а попросту, нового передела собственности, и снова мимо кармана трудящегося. Никто не предполагал, что Михаил Горбачев, провозгласив приоритет «общечеловеческих» ценностей, отберет у народа самую большую – Советский Союз. Пройдет страшная череда потерь и войн на окраинах страны.

Еще не написано «Слово к народу», которое сразу поставит писателей-патриотов как бы поперек движения демократических преобразований. Но пока этого всего еще не случилось. Писатели, интеллигенция, да и все общество явно не расколоты на «демократов» и «красно-коричневых». Пока все вместе, все полны энтузиазма и надежд.

Владимир Солоухин выступает сразу за Валентином Распутиным, слова которого о возрождении Сибири, а за нею и всей России, об опасности экстремизма и раскола общества встречены очень бурно. После такого приема выступать следующему трудно. К тому же Владимир Алексеевич выходит в высоких зимних сапогах, с заправленными в них брюками (эта практичная мода еще не дошла до Москвы). Его вид в сапогах вызывает порхающие по залу смешки. Но через несколько секунд все уже затаили дыхание. Солоухин без всяких предварительных слов читает стихотворение. Сначала спокойно, внятно и четко, только железный ритм пронизывает до пяток:

Россия еще не погибла,

Пока мы живы, друзья…

Могилы, могилы, могилы —

Их сосчитать нельзя.

Стреляли людей в затылок.

Косил людей пулемет.

Безвестные эти могилы

Никто теперь не найдет.

Под какими истлели росами,

Не дожившие до утра,

И гимназистки с косами,

И мальчики-юнкера?

Каких потеряла, не ведаем,

В мальчиках тех страна

Пушкиных и Грибоедовых,

Героев Бородина…

Голос поэта все набирает и набирает силу. И когда прозвучали завершающие строки:

Держитесь, копите силы,

Нам уходить нельзя.

Россия еще не погибла,

Пока мы живы, друзья.

Зал, потрясенный, вздрогнул и разразился аплодисментами. Крепкая монументальная фигура Солоухина как бы восприняла силу зала и уже раздольно, еще сильнее напирая на «о», он читал свои коронные: «Иванушки», «Три поэта», «Настала очередь моя». Все стихотворения новые, нигде не публиковавшиеся. Все о судьбе и крестном пути России, о цене революции. Жесткие, горькие, но не безнадежные стихи.

Конечно, до перестройки о публиковании таких не могло быть и речи. Официальная идеология не терпела сомнений в непогрешимости интернациональной идеи. Кстати, и закоперщики перестройки не кинулись публиковать эти стихотворения. Видно, глубина поиска истины «реформаторов» заканчивалась на рубежах конъюнктуры любой власти. И вот такие перестройщики-перевертыши предлагали народу каяться. Этот призыв к покаянию особенно возмущал Солоухина, и во многих выступлениях, которые я слышала, Владимир Алексеевич давал подобным «учителям» самый яростный и умный отпор.