Восхождение на театральный Олимп - страница 26
Спектакль проходил накануне Дня Победы. Народу было хоть отбавляй. Всем желающим мест не хватило даже с приставными стульями. На первом ряду — легендарный ректор Школы-студии МХАТ Вениамин Захарович Радо- мысленский, который возглавлял Государственную экзаменационную комиссию, педагог Вера Павловна Редлих, педагоги кафедры актерского мастерства и режиссуры, представители Министерства культуры, горкома партии, ветеранской организации участников войны. И когда открылся занавес, обычный гомон разноголосой публики, беспорядочный гам вдруг «испарился», и наступила напряженная тишина ожидания чего-то совсем необычного, долгожданного, такая тишина, когда даже муха не пролетит незамеченной.
С первых же слов ведущего спектакля возникла загадка: такое тихое и мирное место как-то не ассоциировалось с войной. Ну, иногда над разъездом кружили немецкие разведчики, стояли две зенитные счетверенки — автоматические пушки. Было спокойно, даже дремотно, как в парной. Только вот, как напоминание о военном времени, перед старшиной Васковым на сцене в две шеренги стояли в гимнастерках и пилотках девчата из зенитно-пулеметного батальона, прибывшие для охраны объекта. Так действие спектакля постепенно стало втягивать зрителей во внутреннюю жизнь гарнизона. У всех на глазах сооружались нары для солдатской казармы. Девчата трещали как сороки, но охотно помогали старшине. А потом тот объявил банный день.
И здесь молодой режиссер впервые, может, даже в Советском Союзе, смело показал настоящую эротическую сцену. Сделал он ее не по годам так мастерски, красиво, деликатно, что это вызвало только восхищение и продолжительный всплеск оваций зрителей. Юрий Любимов в Московском театре на Таганке скрыл всю женскую красоту за деревянными бортами грузовика ЗИС-5, из-под которых видны были только головы, ноги и в воздухе изредка веники. А Михаил Ковальчик одел актрис в телесного цвета облегающее трико, в глубине сцены перекрыл тюлевым прозрачным материалом выгородку. Поэтому зрители стали соучастниками всего банного процесса, где девушки свободно и лихо не только пользовались своими банными атрибутами — тазиками, мочалками, но и весело плескались водой, хлестали друг друга вениками, громко разговаривали. Чтобы создать видимость пара, запускали дымовую завесу. А банную выгородку «прострелили» с двух сторон лучами света, отчего создавалось впечатление, что девушки совершенно обнаженные: четко просматривались покатые плечи и точеные ноги, длинные шеи и распущенные волосы, округлые груди, их стройные и грациозные фигуры. На виду оказались все женские прелести. Это было сказочно поэтично. И когда в бане появилась Женя Комелькова, все ахнули, глядели как на чудо:
— Женька, ты же русалка! Да с тебя только скульптуру лепить.
— Женька, у тебя кожа прозрачная.
— Ой, Женька, тебя в музей нужно! И только под стекло на черном бархате.
— Ну, просто чертовски красивая!..
А ведь эту вечную женскую красоту фашистский сапог вскоре безжалостно растопчет и уничтожит: в схватке с диверсантами все эти чудо-создания погибнут. И здесь Михаил Ковальчик четко выражает свою режиссерскую мысль, что у войны, действительно, не женское лицо. Война — это страх, боль, смерть. Это трудное, кровавое, жестокое занятие. Это разрушение и уничтожение. Не женское лицо у войны потому, что женщина — сила созидающая: она жизнь дает, а не отнимает. Молодого режиссера коллеги всячески отговаривали ставить эту сцену. Но он был убежден, что публика в момент гибели девушек обязательно припомнит сцену природного женского очарования. Варварство обязательно породит естественный гнев и возмущение присутствующих. Да и принимающие спектакль разные идеологические службы города и области согласились, что это смело, неожиданно, тонко.
Итак, на сцене пятеро бойцов-девушек, с винтовками и вещмешками, во главе со старшиной идут остановить диверсантов. Они еще не знали, что уходят в бессмертие. Некоторые шли на это задание, как на обычную прогулку с шуточками-прибауточками. А вот старшина нутром чувствовал, что схватка с вооруженными до зубов и обученными лазутчиками будет смертельной. Поэтому режиссер спектакля вложил в его уста все тревожные реплики типа — «немцы — вояки злые, это только на карикатурах их пачками бьют». И заставил своих героев преодолевать массу трудностей. Сначала они пробирались через болото, где девчата орудовали в трясине специальными слегами — длинными и прочными жердями нащупывали тропу и шли след в след за старшиной, поскольку слева-справа «жижа, что овсяный кисель: и ногу не держит, и поплыть не дает», затянет — маму позвать не успеешь. Галя Четвертак не только сапог, но и портянку болоту подарила: вышла в одном чулке. Пришлось старшине ей чуню сооружать: обмотал ногу запасной портянкой, натянул два своих шерстяных носка, свернул из свежей бересты кузовок для ступни и все это прикрутил бинтом.