Восхождение на театральный Олимп - страница 32
В театре это была самая громкая премьера сезона. Особенно радовалась этому Александра Ивановна. До этого она была актрисой только героического плана — играла комиссаров, цариц, королев, а тут — стареющая ее коллега. И это стало еще одним открытием безграничных возможностей актрисы, которые разглядел в ней молодой режиссер Михаил Ковальчик. Потом они сделали еще один прекрасный спектакль «Вишневый сад» А. П. Чехова, где Александра Ивановна блистала в роли Раневской. Критик Борис Бурьян в газете «Советская Белоруссия» заметил, что «партитура спектакля разработана режиссером М. Ковальчиком так, что лишь от излучения актерского темперамента и вкуса А. Климовой зависит впечатление зрителя об этом сложнейшем и все еще «загадочном» произведении А. Чехова». Позже, когда состоится творческий вечер народной артистки СССР Александры Климовой, в знак уважения и благодарности на программке она напишет: «Дорогому Михаилу Станиславовичу — Мишеньке! От его актрисы Александры Климовой — Раневской — Принцессы и пр. 1981 год».
Это было в 1977 году. Алесь Адамович долго не соглашался: «Нет, нет и нет. «Хатынская повесть» — не для театральных подмостков. Это только воспоминания чудом выжившего человека, чтобы сберечь невыносимую температуру человеческой боли, недоумения, гнева. Не понимаю, как все это можно совместить и показать на сцене?» А Борис Луценко возражал: «Ваш персонаж будет не только вспоминать, но и разговаривать с давным-давно погибшими свидетелями этого хатынского ужаса. Есть у нас такой театральный прием, когда вдруг «воскресшие» действующие лица воссоздают картину события. Кроме того, для обобщения можно использовать факты из повести «Я из огненной деревни». Борис Иванович всегда считал, что спектакль может идти даже без декораций, но с живыми эмоциями, чувствами, с болью живого сердца.
Поначалу посетители оказались в замешательстве. В центре зрительного зала вместо привычных театральных кресел возвышался внушительных размеров импровизированный сцениче- С Вячеславом Киселевым в театре. ский помост, где время от времени появлялись разные выгородки — памятника, улицы, внутреннего вида деревенской хаты, сарая, в котором живьем сожгли людей, а кресла от первого до десятого ряда перекочевали на сцену. Это была задумка заслуженного деятеля искусств БССР, художника-сценографа Юрия Тура. Он полагал, что кошмар обыкновенного убийства безоружных стариков, женщин, детей, кровавые руки нелюдей с бесчувственными сердцами должен видеть каждый зритель из любой точки театра: партера, ложи, бельэтажа, балкона.
Когда на сцену вышел в темных очках Ростислав Янковский и белой тросточкой стал звонко постукивать перед собой, как бы прощупывая дорогу впереди, показалось, что зал затаил дыхание, предчувствуя беду. Его персонаж — Флориан Петрович Гайшун ослеп от ран и болезней уже после войны. А тогда семнадцатилетний Флёра с винтовкой пришел в партизанский отряд Косача. Смело воевал, пережил смерть матери и двух семилетних сестер-близ- нецов, попал в руки карателей, вместе с сельчанами горел в амбаре, но чудом выжил — выполз в какую-то щель. Сейчас он вместе с партизанами отряда прибыл сюда на открытие памятника сгоревшей деревне, и давняя картина всплыла в его памяти.
Зрители замерли в ожидании страшных событий прошлой войны. А Флориан Петрович вдруг заговорил с женщиной. Женщина Александры Климовой стоит — прямая, несломленная — и тихим голосом рассказывает про немца, который пришел в ее избу.
— Повечерял. Детям повидла дал. Во столечко, но дал. А раненько — я возле печи завозилась — поднялся с кровати. Оделся. Умылся. «Гут морген» свой сказал. Помылся и зубы почистил. А потом… Сначала меня убил, потом пошел к деткам…
В немом ужасе слушает притихший зал ровные, сказанные без всякого выражения слова Женщины. И каждый сердцем чувствует трагедию Матери, трагедию мирного белорусского села. Трагедию страны, перенесшей варварское, бесчеловечное нашествие…
— А ты городской?
— Нет. Бауэр — по-вашему колхозник. Из деревни я. У нас кирпич, черепица, а у вас — дерево, солома. Фук-фук-фук. Все горит. Матка, а где твоя хатка?