Восхождение на театральный Олимп - страница 8

Группа Владислава Леонова держала руку на творческом пульсе города Барановичи и помогала Елене Антоновне Абрашкевич, которая руководила агитбригадой района, а для того времени это был высочайшего класса самодеятельный художественный коллектив, который исколесил с концертами все уголки района, выступал в Минском ТЮЗе, в Бресте.

Сцена затягивала Мишу Ковальчика в свои объятия стремительно. И как только захлопнулась за спиной дверь школы, Миша упаковал чемоданчик «сухим пайком» на несколько дней и книжками, с аттестатом твердого «хорошиста» двинулся в сторону столицы брать штурмом бастион театральной науки — поступать на актерский факультет. Но этот бастион оказался для Миши пока крепким орешком, с ходу взять его не удалось: не того калибра этюды оказались, да и «пороху» в виде знаний маловато припас. Но не зря говорят, что попытка — не пытка, а вот «разведка боем» — это полезный урок, который Мише вскоре пойдет впрок.

Первый и довольно громкий крик на весь дом Миша Ковальчик издал 12 августа 1943 года в деревне Подлесейки. Хотя вокруг шла страшная война и в каждой семье горе выглядывало из-за любой занавески, дом деда Казюка просто распирало от избытка счастья. Здесь появления первенца ждали довольно долго и с тревогой. Но больше всех радовался молодой папаша. Прошагав по этой жизни уже 38 лет, он явно заждался наследника. А рано утром Станислав Ковальчик с боевой группой партизан ушел защищать от врага сына, семью, деревню, приняв решение назвать мальчика — Михаил-Марьян Станиславович, как это было принято у поляков. Правда, позже ему пришлось согласиться с тем, что в Советском Союзе двойное имя не приветствуется. А ближе к вечеру в дом нагрянули немцы: устроили в деревне облаву на партизан. Фашист, размахивая пистолетом, выхватил из колыски грудного Михасика и остолбенел, услышав в полесской глубинке от простой белорусской женщины чистейшую немецкую речь. Мария Казимировна не сводила испуганных, полных слез и отчаяния глаз с малыша и, громко всхлипывая, без конца по-немецки причитала: «Господи, господи, спаси мое ни в чем не повинное дитя!» Тот зло швырнул в руки матери ребенка и вышел. Такой подарок судьбы ребенку войны тогда был редкостью.

Это сегодня деревня Подлесейки одна из ухоженных деревень Крошин- ского сельсовета. В ней есть и Дом культуры, и фельдшерско-акушерский пункт, и широкие улицы — Школьная, Несвижская. Долгое время здесь работала лучшая в районе средняя школа, в которой было больше десяти кабинетов, столовая. Не так давно ее укрупнили с близлежащей школой и перевели в соседний агрогородок Крошин. А в середине XIX века место это было глухое, болотистое, безлюдное, царство дикой природы. Но не суждено было ему оставаться глухоманью.

Поговаривают, что облюбовал его некий пан Соколович, который долго искал убежище, чтобы спрятать от людских глаз молодую красавицу-жену. Как только высадился здесь десант его холопов, нарушился извечный девственный покой этого прекрасного лесного уголка: начали верещать пилы, стучать топоры. А вскоре тут появились панское поместье и сыроварня, которая потом прославится аж до самого Несвижа и Мира. Крепко разозлился на непрошеных гостей Лесун, хозяин леса, что вот так бесцеремонно вторглись они в его царство, и проклял их. Первые Соколовичи почти все умерли молодыми, а последних — уже в 1939 году — судьба выкорчевала под корень. Пана и пани большевики расстреляли прямо в местном болоте. Старший сын погиб где-то на войне, средний — родился глухонемым и не дал продолжения рода, еще один убежал в Германию, и там его след потерялся, красавица-дочка легла спать и не проснулась — так и отдала Богу душу, а самый маленький паныч сварился в котле с молоком в сыроварне.

Очевидно, в те годы молодой Казимир Гезун не знал об этой истории и перевез сюда свою только что созданную семью из-под Минска, из поселка, который был в черте еврейской оседлости. Обосновался прочно и надолго. Построил просторный дом у дороги, обзавелся землей и домашней живностью, в конюшне было уже четыре коня, стал по меркам того времени зажиточным и уважаемым человеком. Был на редкость справедливым. Поэтому односельчане всем обществом возвели его в ранг деревенского старосты, и он как мог их защищал. Как-то даже судился с местным помещиком. Своего старосту почему-то никто не называл по имени, а просто — «Казюк». То ли от его имени — «Казимир», то ли от названия популярной ежегодной ярмарки изделий народных промыслов, то ли от названия традиционного пряника «Сердце Казюка», ставшего одним из атрибутов ярмарки.