Восковые фигуры - страница 3
И так далее в том же духе. Почти целая страница, исписанная китайскими иероглифами.
В конце послания Захаркин выбросил дерзкий лозунг: «Победа или голодная смерть!» Да еще и пристращал, что если его экономические требования удовлетворены не будут, то он напишет самому товарищу Пискунову, а может, и повыше куда. Пискунов работал в местной газете «Бреховская правда», в отделе писем, и ему вменялось в обязанность по долгу службы реагировать на сигналы трудящихся.
Положение сложилось крайне щекотливое. С одной стороны, забастовщика надо выгнать как разложенца и злостного нарушителя трудовой дисциплины. А с другой — как выгонишь? Начнет бомбить своими дурацкими петициями вышестоящее руководство, позорить автобазу, себе дороже станет.
Получив послание в столь дерзкой, ультимативной форме, директор автобазы сильно расстроился. Старый интеллигент Исаак Бродский сжимал под столом тонкие нервные руки и с тоской смотрел в окно кабинета, откуда открывался вид на автохозяйство. «О зохен вей, зохен вей, — думалось, — и зачем мне, старому еврею, такая морока? Это какую надо иметь нервную систему с таким контингентом! Придут и спросят: «Исаак, или ты плохо жил, или тебе чего не хватало, что в этот кисель вляпался? Бросить все, уйти на пенсию, на заслуженный отдых! Но как уйдешь, как бросишь, внукам по сорок лет, и все каши просят!»
Решил горячки не пороть и делу пока огласки не давать — спустить на тормозах, по возможности, — направить к забастовщику комиссию для приватной беседы в лице заместителя директора, в прошлом политрука и страхделегата (грозная эта аббревиатура обозначала всего лишь невинную профсоюзную нагрузку).
Отправляясь на задание, Маша густо напудрила нос, имевший обыкновение краснеть в особо ответственные моменты и даже впадать в синеву, что красоту, конечно, портило. А чтобы подкормить забастовщика, прихватила с собой котелок манной каши с маслом. Сидор же'Петрович взял с собой красный флажок, который внук принес из детского сада, так он чувствовал себя уверенней.
Захаркин был дома. Он возлежал на кушетке, вытянувшись во всю длину, в одних трусах по причине жаркой погоды. Трусы были почти до колен, в поперечную белую полоску, так что нижней своей частью забастовщик напоминал зебру. Грудь его мощно вздымалась. В шерсти запуталась какое-то неудачливое насекомое, залетевшее с улицы и похожее на бабочку; тщетно оно пыталось выбраться, пока Леонид, сжалившись, сам не освободил пленницу из неволи.
— А для чего красный флажок в руке? — спросил он вместо приветствия при виде возникшей на пороге комиссии. — Какой-то праздник сегодня?
Сидор Петрович объяснил в популярной, доходчивой форме, что это символ мировой революции, что было выслушано, похоже, с пониманием и одобрением.
Захаркин попросил подарить ему флажок, а получив подарок, проделал в обоях дырку, там, где штукатурка вылетела, и воткнул туда древко — чуть повыше старенькой фотографии; на ней был изображен человек в военной гимнастерке, с погонами сержанта, с молодым и веселым лицом.
Начало было многообещающее; казалось, уже близка победа.
— Папа? — поинтересовался председатель комиссии. Он остановился, разглядывая. На груди сержанта красовалась боевая медаль.
— Ну батя мой, а чего? — Захаркин насторожился.
— Твой отец погиб за светлое будущее! — Сидор Петрович круто повернул разговор, нацелив на забастовщика его идеологическое острие. — А что делает сын? Разлеживается, понимаешь, на кушетке в одних трусах, в то время как весь трудовой коллектив… — И оборвал себя, заслышав сзади странное фырканье и визг.
Это Маша зажимала себе рот ладонью, ее смех разбирал.
— Не могу… Нет, вы посмотрите! Какая прелесть, трусы в полосочку до самых колен! До чего же трогательно!
Захаркин заскрипел кушеткой, пояснил улыбчиво:
— Надсмехается надо мной, шуткует. А чего? Что на прилавке лежало, то и взял. Трусы как трусы, наши, отечественные! — Пощелкал резинкой для полного впечатления.
Маша вся красными пятнами пошла, схватилась за пудреницу: щелканье это странным образом ее взбудоражило, спутало все мысли. Украдкой забелила пудрой нос.