Воскрешение на Патриарших - страница 10

– Во как… – уважительно протянул парень, аккуратно кладя пачку в особый кармашек на сумке. – Никогда такого не слышал.

Через несколько минут мы уже шагали с Виталиком в Новоарбатский гастроном.

– Вишь, как здорово покатило! Я говорил, я говорил! Так… Пятнадцать – брательнику, как договаривались, на остальные гульбаним!

Через несколько минут, вырвавшись из кутерьмы гастронома, нагрузившись кипрским «Лоелом» – ах, как замечательно на него попали, – мы уже топали в сторону Никитских ворот.

Там есть один дворик, где я любил выпивать в молодости. Интересно, но архитектура, даже самая невзначайная и невзрачная, даже увиденная по пустяковому случаю, по зарубкам в мозгах намного превосходит людей. Те, с кем я когда-то пил, о чем-то говорил, спорил вот в этих развалюхах дворов, давно исчезли из памяти, а очертания местности, рисунок ландшафта, торцы домов, расположение окон на стене остались в мозгах навечно.

И еще почему-то, что здесь пили. Ну там – портвейн «Карданахи», а вот там, у особнячка – вермут шел «Гельвеция», венгерский. Вот удивительно! Столько времен прошло, именно времен, а не времени, а загогулины мозгов цепко, как ворсинки липучек, держат эту чепуху в сознании. Архитектура и бутылочные этикетки – вот поводыри моей памяти. По ним, как по следам, можно выйти к теплу, к жилищу, и там уже память развернется во всю ширь, выливая грозди радости и юношеской глупости.

– …а нужна она мне, как пингвину грибы! – закончил о чем-то бубнить Виталик и накатил еще по полстакана «Лоела». – Сладковат. А так ничего. Бабское, конечно, пойло, но ничего. И куда рванем?

– Да по…

Утренний чай казался тряпочным и радости не приносил. Игорь часа два уже никчемно слонялся по квартире. То замирал у телевизора, то зачем-то начинал бриться, то вдруг бросал все и полз на кухню. Глотать воду. Иногда останавливался у окна, взирая, по-другому и не скажешь, именно взирая, на пыжащиеся и фыркающие автомобили, упорно сопевшие на Ленинградском шоссе. Еще минут сорок у него занял визуальный осмотр пары молоденьких шлюшек, уныло топтавшихся внизу у подземного перехода. Одна была небольшого росточка, с громадными, рвущимися на волю сиськами. Другая – высокая, в панамке и без телесных излишеств. На ярком утреннем солнце их фигуры отбрасывали вдоль трассы странные, длинные тени, жутко похожие на хрестоматийные силуэты Санчо Пансы и Дон Кихота. Медленно и беззвучно пересекавший небо самолет заставлял усомниться в существовании закона всемирного тяготения.

Последнее время с похмелья его одолевали… нет, не головные боли, это уже пройденный этап, его охватывало состояние недоуменной растерянности, переходившее иногда в отчаяние. Типа – ну нахрена это все… и почему именно я… и что из этого вытекает… А так как мозгой он понимал, что ничего из этого не вытекает, что надо просто менять образ жизни, то расстраивался еще больше. Короче, ходил ушибленный почти пару суток после банальной пьянки.

Обычно Игорь сваливал все на всеобщий маразм, на магнитные бури, на издержки совести, на все подряд, но, скорее всего, банально давал о себе знать возраст. Через три недели ему исполнялось сорок девять лет. Почти полтинник. Игорь все время вспоминал отца, академика, историка, как там… «и просто хорошего человека». Именно этой дурацкой фразой почему-то заканчивали речи почти все приглашенные на похороны. Отец и правда был замечательным. «Да не в этом дело, – опять мелькнуло в голове, – вот когда отцу был полтинник, так недавно вроде был тот банкет в ресторане на Речном вокзале, он был вполне солидным человеком, обвешанным всякими званиями-регалиями. А я… И друзья у него были люди достойные, приличные. А не раздолбаи типа Николаши!» – подытожил Игорь и отправился на кухню глотать минералку.

По всем правилам утреннего похмелья в этот момент раздался телефонный звонок.

– Все личные цели – невротичны! – твердо заявил голос Николаши в телефоне. – Как там у Северянина… – А потом похмелялись, похмелялись грозово… Выползай, короче, тем более суббота на дворе.

Игорь поперхнулся в трубку.

– Нет. Да ты че?! И не умею я похмеляться совсем, ты же знаешь, я ж просто продолжаю жрать дальше. И все. Это ж работяги могут с утра сто пятьдесят, чтобы руки не шалили, и к станку. Я так не умею. В запой ухожу. Ну его в баню.