Восьмая нога бога - страница 11
– Почтенный Первосвященник, – начал я негромко, – могу ли я поговорить с тобой?
Он обернулся: красивый худощавый мужчина, едва достигший зрелости. Мое неожиданное появление высекло из его глаз искру гнева, но быстрота, с которой он овладел собой, свидетельствовала о безупречном воспитании.
– Я знаю, что мое вмешательство – непростительная дерзость, – продолжал я с учтивым поклоном, – но, поскольку ты – главный служитель культа А-Рака, а мне стало известно о грозящей твоему богу опасности, то я рискнул совершить неучтивый поступок, чтобы тем скорее сослужить тебе хорошую службу.
– Ты узнал о грозящей богу опасности?.. – эхом повторил за мной Первосвященник, в его серых глазах застыло изумление… и еще что-то? Показалось мне или я заметил легкий трепет зарождающейся надежды? Ничего такого, в чем он сам мог бы открыто признаться себе, разумеется, – пока. Уже в следующее мгновение тревога заслонила собою тень надежды. Жрец провел меня в свою комнату и запер дверь на засов. Из стоявшего на столе кувшина он налил нам по бокалу легкого утреннего вина. Мы сели и пригубили напиток. Хозяин вежливо, но пристально разглядывал меня.
– Позволь мне, – предложил я, – предупредить твои сомнения и без обиняков изложить мое дело. Меня зовут Ниффт Эфезионит, вот уже много лет я веду кочевую жизнь, преимущественно в качестве солдата удачи; не всегда путь мой был легок, случалось мне попадать и не в самые красивые ситуации, но я всегда честен в делах, а что до учености, то тут я дам фору многим. Итак, за то, что я тебе принес, мне, надеюсь, заплатят; сколько – решать тебе, ибо моя весть, насколько я знаю, может оказаться далеко не новой для тебя, либо твой, несомненно, более изощренный ум опознает в ней подделку, либо она может оказаться ничего не стоящей по другим причинам, о которых я не имею понятия.
Тут я вытащил из-за пазухи истертый на сгибах и порядком захватанный кусок пергамента, чтобы показать священнику, что предмет торговли при мне, однако в руки ему пока не дал.
– Я принес тебе листок с записанной на нем балладой – такие продают на каждом углу по медному грошу за штуку, – однако этот я отыскал в лавке старьевщика на Зыбучих-Песках-Эвона-Где, самом западном острове Минускулона. Как ты увидишь, если купишь его у меня, на нем не вся баллада, а лишь фрагмент: четыре полных катрена и первая строка пятого. Учитывая обычные размеры таких листков, можно сказать, что тут не хватает нескольких четверостиший. Судя по почерку, могу предположить, что переписчик был из Колодрии, но утверждать не стану. Однако сам по себе этот листок никогда не привел бы меня сюда. Но два или три месяца спустя мне довелось пересекать Большое Мелководье – как ты понимаешь, спешить мне было некуда, я странствовал скорее удовольствия ради, чем с какой-то определенной целью, – где до меня стали доходить настойчивые слухи касательно твоего народа. Вкратце суть их была такова: пройдет совсем немного времени, и двери золотых подвалов Хагии распахнутся, никем не охраняемые.
– Говоришь, ты слышал это от многих? – По глазам Паанджи Пандагона было видно, что нетерпение борется в нем с вежливостью. Слухи.
– В Люлюмии мне довелось услышать, как два старых портовых грузчика делились этой информацией с другими. В лебанойской таверне торговец полипами, который сидел за соседним столиком, нашептывал об этом своей сестре, шлюхе. На пароме, перевозящем любителей азартных игр в Гламару, я подслушал, как один вор за чаркой вина делился новостью с другим. Слухи, Первосвященник, если, конечно, уметь отличать зерно истины от прикрас молвы, могут оказаться творимой Историей.
– Ты прав, разумеется. «Двери золотых подвалов Хагии распахнутся, никем не охраняемые…» Н-да… зловещее предсказание, не так ли? Ну, так, может, ты позволишь?.. – И он протянул руку за пергаментом.
Я передал ему листок, на котором было написано следующее: