Восьмая нога бога - страница 45
Колеса экипажа, в котором ехал Панкард, преодолели все восемь лиг залитой звездным светом дороги менее чем за час. На ступенях Храма А-Рака в Большой Гавани Панкарда встретил пономарь, который вкрадчивыми движениями взял из его рук мешок и шкатулку (чем вызвал немалую тревогу монаха) и повел его, к большому его изумлению, не в помещение синода в предназначенном для служителей храма крыле, где обычно обсуждались все финансовые вопросы, но внутрь самого святилища. Вместе они прошли через гулкую, затканную шелковыми полотнищами паутины пустоту и приблизились к возвышению, скрывавшему отверстие алтаря. На платформе пылали факелы, освещая наскоро сдвинутые ряды скамей, на которых расположились семь или восемь десятков человек. Все они слушали Первосвященника, который обращался к ним стоя. Появление Панкарда вызвало паузу: все молча следили за тем, как он идет по проходу, а он, подойдя к слушателям поближе, заметил, что почти у всех у них на головах были восьмиугольные шапочки бейлифов святилища.
– Добро пожаловать, прелат Панкард. Благодарю тебя за поспешность.
Вообще-то Пандагон и Панкард были знакомы еще в школе, и все же только располагающая улыбка Первосвященника придала робкому монаху смелости заметить, поднимаясь на платформу:
– Этот, э-э, ваш, э-э, пономарь взял десять… – Он тут же умолк, боясь совершить оплошность. Пандагон, однако, как раз не хотел сохранить сумму в тайне.
– Десять сотен мер золота, да, благодарю тебя, прелат. Это золото – составная часть тех мер предосторожности, для обсуждения которых мы и собрались сегодня здесь. Мер, направленных на защиту от вполне реальной опасности, грозящей сорвать церемонию Жребия сегодня ночью.
Пандагон обрадовался, увидев, как взгляды потрясенных слушателей сосредоточились на лежавшем у его ног мешке. Он и хотел произвести на них впечатление. Обычно совет Ста Двадцати – бейлифы и подчиненные им церковные старосты – встречался в крыле храмовых служителей. Сегодня Пандагон собрал их здесь потому, что знал по опыту: стоять у края пропасти уже означало ощущать трепет.
Чтобы испытать трепет, они должны быть здесь, а почти полсотни старост еще не явились, хотя все двадцать четыре бейлифа уже собрались. Первосвященника это не удивляло. Бейлифы были у Храма на круглогодичном жалованье, причем в их обязанности входило не только присматривать за порядком и сохранностью Стадиона, но и надзирать за рядом ценных объектов мирского назначения, собственником которых являлся Храм: среди них два театра, три бани и несколько процветающих постоялых дворов. Бейлифы жили на то, что платил им Храм, и по сути своей являлись типичными муниципальными чиновниками, из тех, что блюдут за всеми общественными делами и заботятся о том, чтобы виновные не оставались без наказания, а долги взыскивались вовремя.
Но старостам – а их было четыре в подчинении у каждого Бейлифа – платили лишь за ту работу, которую они исполняли в ночь Жребия, остальное время года они жили кто чем мог. Единственное, что у них с бейлифами было общего, – это пожизненное освобождение от призыва на жеребьевку Самой Короткой Ночи, однако старосты, как правило, склонны были испытывать по этому поводу некоторую неловкость. Пандагон считал, что они даже стыдятся своей ночной работы, которая заключалась в том, чтобы тащить ослабевших и подвывающих от страха Избранных через Врата Бога к утесу, где он поджидал их. В предшествующие Жребию дни старосты чаще всего пили, и теперь Первосвященник отправил своих констеблей на поиски отсутствующих в излюбленные ими питейные заведения.
Но следует ли ему ждать, пока их приведут? Он чувствовал, что напряжение момента нужно сохранить любой ценой. Он затеял опасную игру, работая сразу на две аудитории: затаившегося в темноте бога, убедить которого в своей искренности было жизненно необходимо, и этих вооруженных людей, готовность которых решительно противостоять неведомо какой опасности была не менее существенна для того, что он задумал. Инстинкт подсказывал ему воспользоваться золотом в качестве приманки. Главное – заставить действовать их, а там они потянут за собой и остальных. Пандагон откинул полу своего короткого боевого плаща, давая собравшимся увидеть эфес меча, висевшего у него на поясе. Это был добрый старый меч, который принадлежал ему еще со времен Академии, но теперь его обновленный эфес украшал символ божества: ониксовый восьмигранник.