Воспоминание о счастье, тоже счастье… - страница 38

Но, именно так, через жеманство и сюсюканье, поволоку на глазах, да губы сердечком, ткала она свою паутину, которой позволил я себя опутывать, наивно уверившись в том, что с моим чувством юмора я рано или поздно, но выпутаюсь. Она принялась уже строить некоторые планы на счёт общего будущего, и даже дошла в том до намёков о непростой жизни под одной крышей с её отцом. Я не противился, чтобы узнать обо всём этом побольше…

И всё ж таки, мало помалу, не то из жалости, не то из симпатии, тронутый столь заботливым участием со стороны этой слегка округлившейся куклы Барби, я стал ценить её присутствие…

Однажды, когда отец её, отправившись к одному из поставщиков, оставил нас в конторе одних, она со слезами на глазах открыла мне ужасный свой секрет. Родитель употребил её, когда была та ещё девчушкой двенадцати лет. Стоя на коленях и сглатывая слёзы, жалостливо умолял он её отдаться, объяснял, что она напоминает ему её мать, единственно любимую им женщину, что конченый он человек, вынужден всё своё свободное время посвящать ей, своей дочери, и потому не может обзавестись новой супругой, а так он вроде бы как больше не может и любит её до такой степени, что теряет от того голову. Что и произошло с ним, поскольку бедная девочка, сжалившаяся и столь же напуганная, уступила порывам к кровосмешению своего отца; и продолжалось это долгих три года, без всякой попытки взбунтоваться или донести на него из страха… того страха, на который ссылаются все дети, подвергающиеся сексуальному насилию. Она сносила мученические страдания свои молча, закусив удила, утешаясь лишь безмерным поглощением всяческих сластей, вошедших в моду у деревенских кондитеров. В возрасте пятнадцати лет нашла она наконец в себе силы устоять против папаши-монстра, но не покинула его. Существует-таки кровная связь, что выше всякой мерзости.

Ужасным этим разоблачением я был просто оглушён, да только что было делать со всей этой историей через семнадцать лет после её свершения? Я не находил в себе того, кто смог бы отринуть разнесчастную и наиглавнейшую участницу, мне же и доверившуюся. Как бы там ни было, но я осознавал, что за мною будущее этой не повзрослевшей девушки тридцати двух лет отроду — либо шоколадки, либо я; мы оставались единственным предметом трепетных её желаний.

Несколько недель спустя, было это в июне, через семь месяцев после первой нашей встречи, Франсуаз пригласила меня провести объявленные из-за жары выходные вместе, в неком укромном домике, этаком коконе шелковичного червя, принадлежавшем её отцу и расположенном на бельгийском побережье, в Коксиде, куда съезжается куча отдыхающих из нашего региона, своего рода Эно на море. Тотчас попытался я сочинить оправдание, внушающее доверие: ссылался на возможность непредвиденной работы, в которой хозяин рассчитывал на мою незанятость, бормотал что-то про обещание Розарио навестить его матушку, родом из одной со мной деревни на Сицилии; ничто не возымело должного действия. Папаша её как-нибудь выкрутится, возражала она, не раб же, дескать, я его, а Розарио всё поймёт, сам тоже молодым был.

В последний раз бельгийское побережье видел я в Кнокк-ле-Зуте, было то с красавицей фламандкой моей и зимой. Она обожала пустынные, северным ветром подметённые пляжи. Дурачились мы там и я, как истый сицилиец, угадывал в окрестном пейзаже, не смотря на терзающий за уши холод, нечто чарующее. На берегу отступившего с отливом моря разыгрывался лунный спектакль. Как если бы шагали мы по настоящим облакам. Пурга неслась низко, до полуметра в высоту, почти нам по колени поднимая песок, сворачивая его в похожие на вату шлейфы с барашковых небес. Мы обезумели, крутились друг вокруг друга, словно дети. Вихри ветра уносили нас, куда им того хотелось, а мы ожидали, что они унесут нас на вершину счастья. Увы, свалился с тех облаков, озарённых поэтическим сиянием, слишком рано я. Ветер отогнал их от меня далеко-далеко, вместе с феей по имени… Колокольчик, на борту. Или же, оставив меня на краю дороги, улетела она с теми чайками, что составили её кортеж в перелёте к лагуне Цвин, где многие и многие тысячи таких же птиц мигрантов находили приют ещё на заре времён.