Воспоминание о счастье, тоже счастье… - страница 42
— Но, не зная с какой скоростью ходишь ты, как мог бы сказать я, сколько времени придётся потратить тебе, чтобы добраться до вокзала? Тоже мне, ловкач!
В конце встречи поднесла мне синьора Беллясе в качестве свадебного подарка пару чашек итальянского фарфора. Напрасно отрицал я наличие обязательств за собой, признан был скрытным и чашки вынужден был унести. Придя к себе, удивился их тонкости. Взял одну из них в руки, полюбоваться ею. Слишком порывисто сдавил её, что ли я? Хрустнула она меж пальцев моих. Вздрогнул, конечно, я, однако, собрав осколки, уснул, особого значения инциденту не придав.
На следующий день Розарио принёс мне другую, взамен вчерашней.
— Держи, это от матушки моей, разбитая чашка к несчастью, следует как можно скорее заменить её, а не то проклятие накликаешь.
— Постой! Ты что это мне тут рассказываешь? Что всё это значит? Как может знать она, что разбил я одну из двух чашек, я же не говорил об этом никому?
Розарио только и ответил:
— Она знает!
Итак, вперёд! Никакой чертовщины, за работу — нас ждёт Марсель!
Марсель Грэгуар покорно предавался обряду примерки, совершаемому над ним портным перед тем, как сшить фрак, серые брюки в полоску, жемчужного цвета жилет тонкого фетра и тщательно подобранный шёлковый галстук, завязываемый большим бантом. Законченный ансамбль ему весьма к лицу, уподобляет «отцу невесты» с известной гравюры. И блестящий сей наряд, в ожидании великого дня, повешен в гардероб.
Когда мы приспосабливаем останки Марселя в восьмиугольный гроб массивного дуба, в доме у него всё перевёрнуто вверх дном. Семья его, ничуть не смущаясь, приняла нас среди увядших цветов, остатков пиршества, конфетти и зерен риса, устилавших столы и пол гостиной. Накануне здесь имела место быть свадьба дочери. Не успел ещё трактирщик и столы накрыть заново, застигли мы его за сим врасплох.
Почти сразу же после примерки обнаружилась у Марселя прогрессирующая опухоль головного мозга и будто нарочно, всего несколько недель после того, как жена ушла к маклеру, уговорившему его застраховать свою жизнь в пользу супруги. Дочь его, Лаетития, двадцати двух лет от роду, была беременна. Об отсрочке церемонии не могло быть и речи — в будущем новобрачная рисковала не уместиться в платье от Лефевра, шикарного по местным меркам кутюрье.
В день свадьбы часть брачного кортежа всё же завернула в госпиталь, дабы поприветствовать беднягу Марселя. Будучи под морфием, больной, тем не менее, имел право на короткий проблеск сознания, который позволил ему различить присутствующую рядом дочь, почти что состоявшегося зятя, сына своего и жену, все в парадном одеянии. И, вот так сюрприз, страховой агент, несомненно надеющийся, что Марселю достало времени переварить супружеское разочарование, тоже здесь — никакого напряжения, улыбающийся, полон дружелюбия и сочувствия. Нашёл даже несколько ободряющих слов, дескать, настало время примирения и цивилизованных отношений.
Кутилы покинули комнатку отца-неудачника, обнаружившего в себе то ли силы, то ли чувство юмора выдохнуть им в след, чуть сдерживая слёзы: «Веселитесь же!»
Едва оставшись наедине, Марсель сорвал шланги со своего блока жизнеобеспечения и перестал дышать, проявив волю, которая приходит лишь к тому, кто оказывается по ту сторону жизни.
Не имея возможности добраться до семейки во время церемонии, старшая медсестра лишь после полудня смогла сообщить о кончине месье Грэгуара той, которая всё ещё оставалась его супругой. Она приняла новость с достоинством, но остатку семьи передала её глубокой ночью — изобразив, конечно же, при том крайнее изнеможение — лишь когда стихли слова последней песни и «расплелись» уже все танцующие. Напыщенные, упившиеся и уевшиеся, смеялись и шутили, будто ничего и не случилось; дом семейный свадебному гулянию показался более уютным нежели квартирка маклера, и в доме том всё ещё продолжал смеяться рядом с женой своей Марсель с той самой свадебной фотографии, которая царствовала на почетном месте, над буфетом красного дерева.
Долго ещё вынуждены мы держать на плечах своих гроб, прежде чем водрузить его на составленные по три в ряд стулья, всё то время, пока явившийся всё ж таки трактирщик с командой своей более-менее не подчистят место для них. И едва сдерживавший себя Фернан, а вместе с ним Фирмэн, сын умершего и я сооружаем обрамление из горящих свечей.