Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в XIX в. - страница 31
Сражение продолжается уже больше четверти часа, но исход битвы еще не ясен. Однако вопли и крики становятся все пронзительней. Тут один из королей взмахивает белым носовым платком на белой палке и громко кричит: «Хватит! Смирно! Кончайте драться!» Но неукротимые мальчишки не слушают и продолжают лупить слабейших по затылкам и спинам, так что приходится дать им пару крепких тумаков, чтобы они образумились и прекратили сражение, начавшее принимать серьезный оборот. Большинство покидает поле битвы со знаками отличия в виде синяков, разбитых носов, ссадин на ногах. Короли утешают смелых героев, а мы, девочки, наблюдавшие за ходом битвы, приносим из дома холодную воду, полотенца, носовые платки и, как подобает сестрам милосердия, ухаживаем за ними, обмывая и вытирая их кровоточащие раны. Восстановив относительное спокойствие, воеводы начинают готовиться к триумфальному шествию. Нас опять посылают в дом за необходимым реквизитом, и мы притаскиваем большой латунный таз, латунный поднос из-под самовара и несколько медных кастрюль.
Солдаты имеют при себе гребешки, обтянутые бумагой, то бишь духовые инструменты, и маленькие деревянные свистульки. Вся армия снова собирается на плацу и строится для парада. Правда, некоторые воины с трудом держатся на ногах, но каждому хочется принять участие в предстоящем церемониальном действе. Выбираются несколько солдат, которые соображают, как можно использовать принесенную нами утварь в качестве музыкальных инструментов. Королей приветствуют оглушительным «Ура!», а те, приняв достойную их сана позу, кивают увенчанными головами в знак благодарности. Процессия начинает движение. Латунный таз под воздействием крепкого кулака создает чудовищный шум. Ударяемые друг о друга кастрюльки отчаянно дребезжат. Пронзительный писк свистулек звучит как слабый протест против этого грохота, и всю какофонию довершает жужжание гребешков, обтянутых бумагой. Солдаты во все горло распевают марш-пиццикато. Под эту дикую музыку триумфальное шествие медленно движется вперед.
В позе королей была некая импозантность, в силу которой их превосходство признавалось всеми подданными. Мы, девочки, сопровождали процессию аплодисментами, приходя в восторг от зрелища. Процессия продефилировала мимо сада, мимо нашего дома. Потом отряды были распущены, и воины, гордясь подвигами, разошлись по домам. Короли тоже расстались, обменявшись славословиями, удовлетворенные успехом мероприятия, которое еще долго было на устах всего города. Несмотря на окровавленные головы своих отпрысков, родители весьма одобряли обычай воинственных игр.
Похоже, еврейская традиция стремится сбалансировать каждый траурный день или пост следующим за ним праздником. И вот после Тише-беова приходит Шабес-нахму[124], Утешительная суббота: Господь утешает свой народ и устами пророка обещает ему восстановление Храма в еще большем, чем прежде, великолепии. Родной город, Иерусалим, восстанет из руин омоложенным. Мои родители неколебимо верили в это прорицание. Они еще питали иллюзии и надежды, ограждавшие их от отчаяния и дававшие им силу выносить страдания. В те времена самоубийство среди евреев было величайшей редкостью, ибо вера в Слово Божье и загробную жизнь приносила им утешение во всех земных горестях. Эта вера живет в одной песенке, которой нас научила наша набожная, умная, добрая мать. Звучит она примерно так:
Другая песенка-аллегория, которой нас научила мать, пелась на мешанине польского и древнееврейского языков. По мнению современных еврейских исследователей, евреи в России говорили на смеси русского и еврейского, так полагают и в Польше. Это мнение опирается на множество народных песен, изданных в последнем сборнике