Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919 - страница 9

Также упоминает автор и о своих детективных способностях. Вряд ли он привлекался к расследованию уголовных дел, о чем пишет, тем более что с «поручающими» возникла явная путаница. Здесь ситуация достаточно хорошо известна, поэтому-то и можно говорить об ошибке автора. Во-первых, во Владивостоке не было генерал-губернатора, генерал В. Е. Флуг был назначен на должность военного губернатора Приморской области еще в сентябре 1905 года, свидетелем чего М. М. Иванов быть не мог. Во-вторых, генерал В. Е. Флуг сменил на этой должности генерала А. М. Колюбакина (а не некоего «генерал-губернатора Андреева»). Нет людей со схожей фамилией и среди заведовавших в эти годы гражданской частью вице-губернаторов Приморской области. В-третьих, существовало Приамурское генерал-губернаторство, в состав которого входила и Приморская область, но все приамурские генерал-губернаторы известны, и Андреева среди них нет. В описываемый период пост Приамурского генерал-губернатора занимал генерал П. Ф. Унтербергер (с 18 ноября 1905 по 6 декабря 1910 года), сменил которого первый и последний гражданский генерал-губернатор Приамурья Н. Л. Гондатти. Предположение же о том, что расследования поручались подполковнику М. М. Иванову «через голову начальства» генералом М. С. Андреевым, помощником командующего войсками Приамурского военного округа и наказным атаманом приамурских казачьих войск, либо же заведующим военно-судной частью при главном начальнике тыла войск на Дальнем Востоке полковником А. П. Андреевым, вряд ли можно считать оправданным. По крайней мере, никто из этих Андреевых генерал-губернатором не был.

Во Владивостоке М. М. Иванов наконец смог зажить «в свое удовольствие». Жалованье позволяло, и читатель может подробно ознакомиться как с кулинарными, так и с культурными пристрастиями автора.

В ходе своей службы строевой офицер М. М. Иванов не раз сталкивался с представителями корпуса офицеров Генерального штаба. И почти неизменно это приводило к конфликтным ситуациям. Некоторая часть офицеров, закончивших Николаевскую академию Генерального штаба, полагала себя носителями знаний, недоступных «простым смертным». Это высокомерие заслужило им в строевых частях прозвище «моменты». В идеале офицер-генштабист должен был чередовать службу в штабах со строевой. Офицеры Генерального штаба имели свою линию производства и занимали строевые должности, нередко «седлая» строевое офицерство и значительно опережая его в карьерном росте, получении должностей, чинов и орденов. Часто это порождало зависть и практически всегда – некоторое недовольство со стороны подчиненных. Причиной тому, помимо прочего, были и часто встречавшаяся оторванность генштабистов от строевой службы, плохое ее знание, а также – краткий срок. Как правило, полки получались для «цензового командования», и кратковременное «командирство» было лишь необходимой ступенькой для последующей успешной военной карьеры. Сживаться с новой частью, знать и чтить ее традиции, налаживать отношения с офицерским составом «варяги» обычно были не склонны.

Михаил Михайлович, безусловно, должен был также чувствовать некоторую разницу в культурном уровне со своими «штабными недругами», свидетельство чему – его излишне обостренные реакции на замечания с их стороны, тем более несправедливые. И, опять же, поиск «простых ответов на сложные вопросы».

К примеру, при описании своего столкновения с начальником 3-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал-лейтенантом В. А. Ольшевским и и. д. начальника штаба дивизии полковником К. Г. Гиршфельдом, «оттоптавшись» по «моментам» на примере своего полкового командира полковника И. З. Одишелидзе, М. М. Иванов дает выплеск своему юдофобству, применяя определение «жидовский выродок». Оставим в стороне сложившиеся после революции и Гражданской войны воззрения М. М. Иванова и его эмоциональность, попробовав осветить затронутую им тему.

Какова доля истины в этих словах? Фамилия «Гиршфельд» вполне может иметь как еврейское, так и немецкое происхождение. Константин Григорьевич Гиршфельд был православного вероисповедания и происходил из почетных граждан г. Санкт-Петербурга. Производство в офицеры лиц иудейского вероисповедания было запрещено законом. За Русско-японскую войну, во время которой подполковник К. Г. Гиршфельд пребывал в той же (кстати, «полковничьей») должности и. д. начальника штаба 3-й ВосточноСибирской стрелковой дивизии (в которую входил полк М. М. Иванова), он удостоился Золотого оружия с надписью «За храбрость» (с 1913 оно станет Георгиевским оружием), орденов Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом, Св. Станислава 2-й ст. с мечами, Св. Анны 2-й ст. с мечами, Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом. Все ордена боевые. Вряд ли начальник штаба дивизии был таким невеждой, как это пытается показать автор воспоминаний. К тому же, с 1912 года его служба протекала исключительно на строевых, а не штабных должностях, а до этого – на штабных должностях в войсках, а не в главных управлениях. Воспитанник 3-го Московского кадетского корпуса и 3-го военного Александровского училища, окончивший Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду, временно командующий 111-й пехотной дивизией генерал-майор Константин Григорьевич Гиршфельд был убит после издевательств и глумлений взбунтовавшимися солдатами-гражданами «армии свободной России» 25 августа 1917 года.