Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона - страница 17

Она была тяжелой и совершенно пустой, когда я одевалась и слушала последние советы своего дяди. Генерал-адъютант явился и объявил, что уже время идти в муниципалитет. Я не смогла удержаться и тяжело вздохнула. Мне показалось, что время летит слишком быстро. Наши свидетели и многочисленные друзья, окружавшие меня, походили на скорбный кортеж, готовившийся сопровождать жертву к месту казни. Когда мы пришли в зал, где нас ждал служащий муниципалитета, скамейки показались мне грязными, а стены — ужасно голыми; забавная притязательность, скажете вы, для невесты, проведшей часть жизни на гауптвахте; но покажите мне невесту, которая не была бы требовательной? Служащий был плохо одет, выглядел мерзко и всем своим видом портил настроение.

Новобрачные подошли к нему и встали перед ним, оба молодые, оба одетые совершенно одинаково: форменный мундир с белым жилетом, белые короткие штаны, шелковые чулки, золотые пряжки на башмаках; у обоих на боку висела шпага, оба под мышкой держали сверкающие каски. Служащий же явно был более привычен к большим различиям между новобрачными. Наша пара, представшая перед ним в одинаковой униформе, удивила его. Он счел хорошим тоном изобразить это удивление на своем уродливом лице. Потом он уставился мне прямо в глаза и сказал:

— Прежде всего я хотел бы спросить у стоящих передо мной граждан, кто из них невеста?

Все вокруг разразились диким хохотом. Я почувствовала, что бледнею от ярости, и уже подняла руку, чтобы врезать ему по щеке. Но тут я заметила, что и мой жених вполне разделяет всеобщее веселье; и тогда я вылила на него все свое негодование. Я заявила ему, что он пьян и может хоть обхохотаться, но я не хочу больше быть его женой; что я пришла сюда не по своему желанию, но теперь, к счастью, все кончено. После этого я резко повернулась, побежала к двери и выскочила на улицу.

Пока приглашенные на свадьбу продолжали хохотать, пока жених терял время, приходя в себя от изумления и пытаясь найти меня посреди толпы одетых в одинаковую униформу драгун, даже не предполагая, что я действительно могла так быстро уйти, я побежала в конюшню и оседлала свою лошадь. Через десять минут я уже скакала в белых штанах и шелковых чулках по дороге на Нарбонн. Я не останавливаясь проделала путь, отделявший Перпиньян от этого города, и явилась просить убежища у женщин, которые одарили меня своей добротой: они воистину были сестрами милосердия.

Моя выходка очень походила на дезертирство. Эти любезные женщины написали моему полковнику, чтобы уладить дело. Больше и речи не могло идти ни о какой свадьбе. Когда я вернулась в Перпиньян, я обнаружила, что моего жениха посадили в тюрьму Кастийе. Его дядя, генерал С.’,[46] воспользовался тем предлогом, что его племянник потерял полдня и целую ночь в испанском лагере из-за бала, от которого я не захотела отказаться. Строгость дорогого дядюшки на самом деле была вызвана экстравагантной попыткой своего племянника жениться. Другой причиной, по-видимому, было то, что он сам, противный старикашка, имел определенные виды на мой счет; впрочем, они не доходили до уровня руки, зато были остановлены на уровне моего колена. Чтобы охладить его пыл, я вынуждена была плеснуть в его красное лицо целую чашку чая. Тогда привычка пить чай еще не была всеобщей, но посягатель на меня был эльзасцем и чаевничал каждый вечер.

Избежав таким образом суровой жизни домохозяйки, малышка Сан-Жен вновь вернулась к своим повадкам повесы. Иногда мой полковник, великолепный гражданин Бодран, который уже был немолод, терял от этого голову. Я вспоминаю, как однажды, сидя на гауптвахте вместе с одним из моих товарищей, сохранившим, несмотря на имевшийся порядок, свою трубку и огниво, я подожгла солому, постеленную на полу, рискуя заживо сжечь и своего товарища, и саму себя, только потому, что мне не открывали дверь. Мою ярость можно было понять; в этот вечер должен был быть бал у жены генерал-инспектора, и я была на него приглашена. Тогда полковник запер меня одну в амбаре двухэтажного дома, который использовался для хранения фуража. Мне повезло, я нашла там несколько кем-то забытых ремней, несколько кусков веревки, и я воспользовалась ими, чтобы ночью выбраться на улицу. Я спрыгнула почти на спину часовому; он страшно испугался. Я побежала, несмотря на его крики: стой, стой! Мне удалось удрать, и я заявилась на бал. Было еще рано; хозяйка дома была окружена одними женщинами. Я рассказала свою историю и из женской солидарности получила общую защиту от гнева полковника. Из соображений благотворительности я всегда вменяла себе в обязанность танцевать с дурнушками, бедными девушками, перезрелыми незамужними дамами; поэтому хозяйка дома меня обожала. Несколько подобных женщин было там, и они, не признаваясь себе в этом, испытывали ко мне чувство признательности; мои услуги отважного танцора были вознаграждены. Было решено, что я спрячусь за диваном в ожидании прихода полковника. Как только он появится, десяток красивых ротиков выпросит у него мое освобождение.