Воспоминания о семьях Плоткиных и Эйзлер - страница 4

Отец – врач авиационного полка

В 1935 году папа, наконец, демобилизовался из армии. В его армейской жизни был довольно драматический (огорчительный) эпизод. Когда в 1929 году папа получил сообщение о смерти матери, он послал телеграмму Ворошилову с просьбой разрешить выехать в Италию на похороны. Получил фигу. Так, уехав на войну в Россию в 1916 году, больше своих родителей он не видел, и, естественно, мать умерла, не увидев своих детей, ни Федю, ни Гришу. Когда в 1991 году произошел путч и Боря с семьей были уже в Израиле, мне эта ситуация вспомнилась.

Уволившись из армии, папа поступил в ГИДУВ (Государственный институт для усовершенствования врачей) и стал аспирантом на кафедре проф. Белоновского. Темой папиной работы была разработка бактериофага. Насколько я помню, этим препаратом собирались лечить гнойные заболевания и, в частности, ангину. Сам проф. Белоновский был типичным русским интеллигентом и по поведению, и по виду. Всегда в костюме-тройке, с бородкой и усами, высокий и к тому времени полноватый. В общем, производил впечатление. Не то, что его аспиранты (а их было трое): ходили кто в гимнастерке, кто в какой-то куцавейке. И зарплата у них была маленькая. И время было нищее. Эти аспиранты (а все они были с высшим медицинским образованием) еще и подрабатывали на полставки. Мой папа тоже. Он устроился на полставки квартирного врача на Охте. Его участок был в деревне Яблоневка. Тогда это была настоящая деревня – с деревянными домами, огородами вдоль речки Оккервиль и ветхим мостиком через эту речку. Теперь это полноправная часть города с многоэтажными домами. Я помню из своего детства, что мы несколько раз на лето ездили в Яблоневку на Охту. Жили мы в деревянном домике у семьи Бутлеровых. Папа лечил их, и семьи подружились. Я точно не помню, либо старший из семьи Бутлеровых, либо его жена были детьми Бутлерова, известного русского химика. У семьи Бутлеровых, у которых мы снимали комнату, была дочь Оля, Таниного возраста, и они дружили. Дальнейшая судьба этой семьи печальна. Старшие Бутлеровы умерли еще до войны. Перед войной Оля вышла замуж за университетского аспиранта, еврея, подававшего большие надежды. В начале войны он был призван в армию и в первые дни погиб. Оля до войны родила ребенка, в определенном смысле продолжателя рода Бутлеровых. Оля и ее сын остались в Ленинграде во время войны. Голод они переживали вдвоем, одни, и, конечно, им было очень тяжело. Таня, моя сестра, во время блокады несколько раз навещала их. Она рассказывала, как однажды застала их, закутанных, изголодавшихся, за чтением книги «О приготовлении пищи из овощей». Однажды Таня принесла им дрожжевой суп, который давали раз в день работникам госпиталя. Гадость несусветная! Многие его не могли есть, несмотря на голод. Но Оля и ее сын сразу его съели. Голодный и холодный 1941—42 год они не пережили и оба умерли. Была семья. Случилась война. Семья исчезла. Оборвался род.

Вообще блокадные годы были ужасные, и как выживали люди, непостижимо. К примеру, в зимние дни 1942 года – одни из самых критических дней блокады. Январь, февраль – наибольшая смертность в Ленинграде. Морозы, голод, люди обессилены. Мы жили на 10-й Советской улице. Папа и Таня работали в ГИДУВе, во время войны ставшем эвакогоспиталем. ГИДУВ находился на Кирочной улице (тогда – улице Салтыкова-Щедрина, 41). В мирное время папа путь от дома до работы проделывал за 10—12 минут. Но в январе 1942 года, уже обессилевший, он этот путь проделывал за 30—40 минут, так как, пройдя немного, он останавливался передохнуть. Режим папиной работы был такой: два дня он работал в клинике с дежурством ночью, а в конце второго дня он шел домой отдыхать, и на следующее утро шел на работу. И вот в один из январских вечеров в конце второго рабочего дня, часов в шесть вечера, папа пошел домой. Путь его лежал по Таврической улице. Снег на улице, конечно, не убирали, но вдоль домов разгребали тропинку на тротуаре, откидывая снег в сторону. Таким образом вдоль тропинки образовывался снежный высокий сугроб. Вот на этот сугроб обессилевший папа облокотился передохнуть и… заснул. Обессилевшему человеку в мороз заснуть – значит не проснуться, замерзнуть и умереть. И вот именно в это время, по этой неосвещенной безлюдной улице, шла на работу медсестра папиного отделения Леля. Увидеть замерзшее тело в то время было обычным, и на это не обращали внимание. Знали, что утром каждого дня специальная служба собирала трупы и увозила для захоронения в братских могилах. Но в тот вечер Лелино внимание привлек человек, лежащий на снегу, а главное – знакомый воротник пальто (очень высокий воротник, с острыми углами). Она узнала шубу доктора Плоткина. Подошла к нему – он не просыпался. Она, маленькая, хрупкая женщина, не могла его поднять, и только и смогла оттащить его в ближайший подъезд; поспешила в госпиталь, организовала людей, и они, взяв санки, пришли за папой, отвезли его в госпиталь, сделали тёплую ванну, вкололи для сердечной мышцы камфару, напоили горячим чаем. И откачали папу. Домой он уже, конечно, не попал, переночевал в клинике, а утром приступил к работе. Вот так благодаря фантастическому стечению обстоятельств папа остался тогда жив.