Воспоминания товарища Обер-Прокурора Святейшего Синода князя Н.Д. Жевахова - страница 17
Может быть, все дело, с самого начала, было поведено неправильно; может быть, я не должен был вовсе рассказывать гофмейстерине Е.А. Нарышкиной содержание доклада полковника, а должен был ограничиться только просьбою исходатайствовать полковнику О. аудиенцию у Ея Величества, чтобы он лично обо всем рассказал… Вспомните, что полковник говорил о “депутации” к Царю… Может быть он, бедный, не надеясь, по смирению своему, на возможность единолично выполнить миссию Святителя, рассчитывал войти хотя бы в состав депутации… Не обидим ли мы полковника, если я один поеду в Ставку; не навлечем ли и гнева Святителя?! Вот Вы все говорите, что это мое дело, что меня посылает в Ставку Святитель Иоасаф… И пока я этому верил, до тех пор, как видите, и работал энергично… А вот теперь эта вера моя и поколебалась, и я не знаю, кого хочет послать в ставку Святитель — меня или полковника; и то, что я этого не знаю, то мучит меня и волнует”…
“Искушение, князь, искушение, — убежденно сказал протоиерей А.И. Маляревский. — Враг подстерегает всякое доброе намерение… Гоните его от себя… Если бы Господь не благословлял Вашей поездки, то и не допустил бы ее”…
“Смотрите, батюшка, чтобы не согрешить… Вопрос идет о спасении всей
России… Если моя поездка не будет угодна Божией Матери и Святителю, тогда вся ответственность должна будет пасть на меня… Где полковник?.. Может быть, можно взять его с собою и представить Государю?..”
“Адреса своего полковник не оставлял, — ответил о. протоиерей, — и никто не знает, где он. После своего доклада он не являлся ко мне. Если он в Петрограде, то не мог не слышать о Вашей командировке. Почему же он не явился ни к Вам, ни ко мне, и не заявил о своем желании присоединиться к Вашей поездке в Ставку?! Возможно, что его и нет в Петрограде… Да и кто бы решился ходатайствовать о Высочайшей аудиенции никому неизвестному полковнику?! Тревоги Ваши от врага… Вы ведь не просили о командировке… Гофмейстерина Е.А. Нарышкина тоже не просила Государыню командировать Вас; я тоже не думал о возможности Вашей личной поездки, а рассчитывал, что, в лучшем случае, пошлют какого-нибудь генерал-адъютанта, или свитского генерала… А, если вышло так, что ехать приходится Вам, значит — такова воля Божия; значит — так угодно Матери Божией и Святителю Иоасафу… Нет, нет, пусть Ваши мысли не смущают Вас… Это — искушение, чтобы вызвать уныние и отнять веру в святость миссии Вашей… Имейте сами эту веру и в других возгревайте”…
“Я поеду, — ответил я, — но боюсь, что убеждения в необходимости именно моей поездки у меня не будет”…
“Напрасно, — возразил о. Александр. — Ваши мысли таковы, что последовательное проведение их должно вызвать Ваш формальный отказ от Высочайшей командировки. А, как Вы думаете, не порадовался бы враг такому решению?..”
“Пожалуй, что порадовался бы”, — ответил я.
“В таком случае и все, что вызвало бы такое решение, нужно приписать его козням”, — сказал протоиерей А.И. Маляревский.
Убежденный доводами о. Александра, я в тот же вечер отправил нужные телеграммы, а на другой день выехал в Белгород с тем, чтобы оттуда следовать в Харьков.
В Белгороде я пробыл только несколько часов. Встретивший меня на вокзале о. благочинный проводил меня в Свято-Троицкий монастырь, к мощам Святителя Иоасафа, а затем я прошел к Преосвященному Никодиму (замучен большевиками в Белгороде, в 1919 году), епископу Белгородскому, от которого получил предназначенный для Ставки Владимирский образ Божией Матери. После совершенного Владыкою напутственного молебна, исполнив поручения Обер-Прокурора, я отбыл на вокзал и со следующим поездом уехал в Харьков, где, предуведомленный о моем приезде архиепископ Антоний уже ожидал меня.
Согласно распоряжению архиепископа, Песчанский образ Богоматери должен был, ко времени моего приезда в Харьков, быть привезен из села Песков настоятелем Песчанского храма, священником Александром Яковлевым, на которого возлагалось и поручение сопровождать образ в Ставку. Был разработан также и порядок шествия крестного хода для встречи святыни… С вокзала чудотворный образ Богоматери должен был быть перенесен крестным ходом в ближайшую к вокзалу церковь и оставаться там всю ночь, а на другой день, этим же порядком, доставлен обратно на вокзал и установлен в салон-вагоне, для следования в Ставку. Приехав в Харьков, я еще не застал святой иконы, прибытие которой ожидалось лишь к 5 часам пополудни.