Воспоминания - страница 8

* * *

…Прозрачным солнечным днём Марфенька, я и Арво пришли в Вестфальский Мюнстер. И, проплутав по нему самую малость, остановились, усталые и притихшие, на площади перед вратами церкви Святого Ламберта… Куранты её пробили полдень — тотчас труба протрубила громко и жалобно, яростный грай размозжил тишину… Они глаза подняли: там, вверху, над часами, где всполошенные метались вороны в мёртвом небе — чистом и светлом, на длинных консолях–крюках висели, мерно раскачиваясь, скрипели огромные чёрные клетки…

…Не было никакого вечного мира. Небыло его и на этой земле — нигде и никогда не было. Была смерть. Вцепившиеся друг в друга армии католиков и протестантов разоряли собственную страну. Орды насильников — своих и чужих — уничтожали, злобствуя и глумясь, народы Европы, совсем немного оставляя на съедение голоду, чуме, огню церковных костров и повсюду бушующих пожаров в разрушенных городах и испепелённых селениях… Пал после долгой осады Магдебург… Озверевшие солдаты Католической лиги ворвались в город…

…Чудовищно, ужасно, возмутительно/…/ зрелище представившееся человечеству /…/ Чудом оставшиеся живыми выползали из под груд зловонных трупов; дети, истошно воя, искали родителей; младенцы сосали грудь мёртвых матерей /…/ Чтобы очистить улицы /…/ выбросили в Эльбу десятки тысяч трупов /…/ Неизмеримо большее число живых и мёртвых сгорело в огне /…/ Это писал полтора столетия спустя Шиллер в своей Истории Тридцатилетней войны. Писал, словно живой свидетель свершившегося зла. Очевидец, живой свидетель зла в Магдебурге поэт Грифтиус в сонете 1636 года Слёзы отечества кричал: Мы теперь полностью и даже более чем полностью обложены армиями /…/ Наглые орды, беснующаяся труба, ж и р н ы й о т к р о в и м е ч, гремящая картечь пожрали наш пот, наш труд и наши припасы /…/ Башни стоят в огне. Церковь переобращена /…/ Ратуша повергнута в ужас /…/Сильные зарублены /…/ Девы опозорены /…/ И куда ни кинешь взгляд, повсюду огонь, чума — смерть повсюду, пронизывающая душу и ум …

Уже минуло тридцать шесть лет с тех пор как наши реки, о т я ж е л е н ы е множеством трупов текут замедленно… Но я ещё пол века назад умалчиваю о том что хуже смерти, что ужаснее чумы, пожаров и голода — что теперь с о к р о в и щ а души разграблены…

Мама ещё ко времени нашей встречи конца 1953 года в ссылочном зимовье моём на Енисейской Ишимбе не сомневалась: Арво пол века назад не так просто выбрал маршрут их путешествия в Землю Предков именно через немецкие земли, — через Вестфалию, и её сердце — Мюнстер. У него цель была: разрушить во что бы то ни стало в любимой сестре её слишком безоглядную, беспредельную даже веру в Божественную миссию Человека, в заповеди Господни, во вселенскую любовь, заложенную в души людские при их сотворении, без чего бессмысленно само существование человечества… Или вера в Бога. Арво подозревал, что, ударившись однажды о практику жизни, она может сломаться и погибнуть как личность. И план свой задумал он по принципу клин клином, разбив беспредметную веру сестры напрямую — о железные клетки собора Святого Ламберта… Умница, он всё учёл — и впечатлительность её, и мгновенный отзыв её на чужую боль. Но всей силы характера сестры знать он ещё не мог. Выведенная волею Бабушки Анны Розы и духом августейшей Анны Кириловны из под опеки семьи, она познала величайшее счастье обретения ЗНАНИЙ. И, — через знания, — теперь уже совершенно непоколебимую уверенность в оптимальности выбора своего: служению точно определённым идеалам не сословной гипотетикой, а напрямую и самым действенным образом — практической ОПЕРАЦИОННОЙ медициной. Арво и Стаси Фанни не виделись очень давно — с младенчества почти что! Она за это время сумела докопаться до фактической истории возникновения вероучения Меннонитов, ставшего для неё не просто Законом Божьим, а программой земной жизни. Но сама история эта, — страшная, кровавая, трагическая, — не только не разубедила её в точности выбора. Она укрепила и без того сложившуюся уверенность в необходимости не смотря ни на что делать избранное ею дело. ДЕЛАТЬ ДЕЛО! Хоть что–то делать для окружающих её людей. И если зло так велико и всесильно, его тем более не следует усиливать и расширять АКТИВНЫМ бездействием. Н е п р о т и в л е н и е м ему. Эта еретическая относительно веры отца её программа жизни могла бы показаться блажью молодой девушки, только–только входящей в мир за пределами общины. Даже после того, как программа эта вписана была в мамину Подённую Книгу. Но…годы шли. А программа эта неукоснительно исполняется. И, вписанная на страницы её дневников заставила церберов навалившейся на Россию власти большевиков использовать силу против моих мамы и отца. Многочисленными арестами пытаясь сломить их волю к действиям против зла. Но как Арво когда то, они не учитывали характера Стаси Фанни, и, конечно же, Залмана. И если уж в начале жизни не сломали Стаси Фанни железные клетки церкви Святого Ламберта, какие клетки могли сломать её после кровавых штормов Пяти Войн, к которым приговорила её удивительная судьба.