Воспоминания военного министра УНР генерала Грекова - страница 6

Попытки генерала Нотбека примирить обе враждующие стороны не привели ни к каким результатам, так как украинская сторона не доверяла ему, обвиняя его в содействии дезукраинизации корпуса; фактически этого совершенно не было, но начальник украинизированной дивизии мечтал сделаться командиром украинизированного корпуса и под рукой интриговал против своего командира корпуса и настраивал против него украинизированные части, а комитеты, будучи большевистскими, принципиально подчеркивали свое игнорирование всяких начальств. Болезнь командира корпуса лишила его возможности продолжать и эти попытки, в временный его заместитель, инстпектор артиллерии корпуса, человек старого закала и очень прямой и резкий в обращении, уже абсолютно не мог претендовать на авторитет в глазах борющихся организаций.

На мою долю выпала задача так или иначе создать внутренний порядок в корпусе и более или менее сохранить его боеспособность. В отношении меня большим плюсом было то, что я явился абсолютно новым человеком, не скомпрометированным ни содействием, ни противодействием украинизации и дезукраинизации. Исходя из начал здравого смысла, мне представлялось совершенно ясным, что операция дезукраинизации частей, где личный состав украинцев был от ста до пятидесяти процентов, при той слабости командного элемента, которая в это время уже вполне ясно определилась, в лучшем случае могла лишь заставить корпус бросить фронт, побить неукраинские малочисленные элементы и отправиться в Киев к Петлюре. Кроме того, корпусная рада была абсолбютно враждебна большевикам и верна боевым традициям корпуса. Наконец, нравственное право было на стороне рады, так как фактически корпус был сделн украинским самим начальством и в момент, когда в Киеве временное правительство допустило существование местной украинской власти, нельзя было украинцам на фронте приказать объявить себя не украинцами.

В силу этого я в основание внутреннего порядка корпуса положил признание status quo данного момента. Командир корпуса согласился донести в армию, что такое положение неизбежно и не может быть изменено без опасности для фронта. Корпус оставался украинским, и голове рады предоставлено было право сноситься с Киевом, но не вмешиваться в боевые распоряжения штаба. Этот modus был принят.

Оставалось убедить голову рады, Петра Трохименко, человека крайне горячего, в необходимости для пользы дела признания права существования комитетов для неукраинских частей корпуса и создать, так сказать, демаркационную линию между обоими организациями. Здесь потребовалась очень упорная и долгая работа, но в конце концов, главным образом путем личных собеседований втроем (я, Трохименко и Карахан) удалось установить вооруженное перемирие. Лишь подавляющее превосходство в численности украинских элементов заставило большевиков, скрепя сердце, считаться с ними.

Эта работа явилась первым моим соприкосновением с украинским вопросом, о котором до того я никогда серьезно не думал, хотя с детства уже сталкивался с ним, выросши в семье, где спокон веку хранились традиции о приверженности нашего рода к старой Украине. Но я воспитывался в Москве, жил в условиях петербургской службы и, должен откровенно признаться, абсолютно не интересовался и не занимался украинским вопросом. Столкнувшись с ним в корпусе, я прежде всего совершенно ясно увидел с первых же впечатлений, что это чрезвычайно активная сила для борьбы с большевизмом, который после августовских событий около Петрограда давал себе день ото дня все больше чувствовать и готовился уже к окончательному захвату государственной власти. Я принял все меры, чтобы ближе сойтись с корпусной радой и ближе изучить украинский вопрос. Не могу спокойно сказать, что и в отношении комитетов я сохранил полную лояльность. Факт единственный в своем роде: отправляясь неоднократно по вызову в штаб армии (Староконстантинов) для решения разных принципиальных вопросов в собрании представителей командования и комитетов, я получил право подавать голос и за раду, и за комитет, кроме своего голоса, как представителя командной части; и это наделение меня двумя голосами от организаций корпуса было абсолютно бесконтрольно и ни разу не вызвало недоразумений с этими организациями, хотя, конечно, все мои три голоса иногда приходилось подавать в совершенно различном направлении, исходя из мандатов. В армии это производило большой эффект, особенно на комиссаров других корпусов, которые никак не могли переварить, что штабной генерал имеет такие мандаты и не злоупотребляет ими.