Воспоминания - страница 60

Вообще отец в тот период был крайне вспыльчив. Пылил он по всякому пустяку. Из-за не понравившегося ему обеда, из-за беспорядка на его письменном столе после уборки комнаты, из-за невыполненного распоряжения. Обычно весь каскад его ныла обрушивался на мою мать или на любого первого случайно встретившегося человека.

Наши горничные девушки великолепно знали эту особенность моего отца и зачастую, услыхав издали его раздраженный голос и быстрые шаги, прятались за открытую дверь, выставляя перед собой в виде ширмы мою толстую старуху няньку. Отец налетал на нее, в течение нескольких минут выпаливал ей несколько сотен горячих слов и отходил прочь умиротворенным. Тогда девушки спокойно вылезали из своего укрытия.

Больше всего скандалов происходило из-за обеда. Кулинарные вкусы отца были чрезвычайно просты и невзыскательны. Он любил очень простые блюда, например, гречневую кашу, суп-лапшу, зразы, тушеную говядину и так далее, но вместе с тем обладал причудами в еде и отличался зачастую необоснованной привередливостью. Так, он очень любил колбасу, в особенности копченую, но отказывался есть ветчину и свинину. Он охотно ел всякие блюда, приготовленные с творогом, но творог не ел. Не ел он и баранины. Однажды моя тетка в имении угостила его бараниной, сказав, что это телятина — он съел с большим удовольствием. После того как ему было сказано, что его обманули, он искренно посмеялся, но все равно впредь продолжал отказываться от баранины. Избежать недоразумений с отцом из-за меню было легко — надо только было помнить его причуды, но зато совершенно неизбежны были столкновения неожиданные. То ему казалось, что суп пахнет грязной тряпкой, то он отказывался попробовать что-либо, так как видел, по его словам, что «это невкусно приготовлено», то что-то пережарено, то недожарено. Бывали случаи, когда он выходил из-за стола, не прикоснувшись к еде. На первых порах мать от этого расстраивалась, но потом привыкла.

Отец всегда остро переживал болезнь кого-либо из домашних. В таких случаях он неизбежно терял голову и растеривался. Моя мать периодически страдала жестокими мигренями. Во время приступов этой болезни она днями лежала пластом без движения. Казалось, надо было к этому привыкнуть, но отец каждый раз в таких случаях ходил сам не свой. Когда заболевал кто-нибудь из нас, детей, он неоднократно подымался ночью и приходил в халате в детскую проверить наше самочувствие. Как только болезнь проходила, отец сразу оживлялся и веселел.

Дети вызывали его постоянные беспокойства и заботы, проявлявшиеся своеобразным образом. Он никогда не высказывал своих забот о детях, не говорил об этом, но, бывало, сидя на даче на балконе, углубившись в чтение или работу и зная, что дети находятся в саду, он по нескольку раз отрывался от своих занятий, чтобы взглянуть, что они делают и все ли в порядке. Однажды одна мать выставила своего ребенка в коляске во дворе в Москве и сама ушла. Когда она возвратилась, она нашла отца сидящего рядом с детской коляской.

— Разве можно оставлять так ребенка одного, — раздраженно заметил он, — мало ли что может случиться, на него могла напасть дикая кошка!

К животным отец относился так же, как к детям, — он их любил, но не досаждал им своими ласками. Он редко гладил собак, постоянно живших в нашем доме, но зато всегда одергивал детей, когда они приставали к животным. Он не любил кошек, но кошки, как и все животные, его любили. Когда я завел кошку, он относился к ней внешне неприязненно, но не позволял ее трогать, если она располагалась спать па своих любимых местах — сзади него на подушке его кресла или на его бумагах на письменном столе.

Отец никогда не был скуп или бережлив, но для матери получение от него денег на хозяйство было постоянной мукой. Ее заявление о необходимости денег он встречал неизменной фразой: «Как! У тебя уже нет денег!» — после чего он с ворчанием и недовольной миной выдавал ей рублей двадцать пять — тридцать. Это не мешало ему в тот же день сделать ей совершенно ненужный подарок стоимостью в несколько сот рублей или истратить тысячу с лишним на какой-либо экспонат для своего музея. На деньги, идущие на хозяйство или на самого себя, он неизменно смотрел как на безрассудно отторгнутые от его музея.