Восшествие цесаревны. Сюита из оперы или балета

Петергоф. Маски мелькают по аллеям Нижнего парка. Выделяются Коломбина, Пьеро и Арлекин. Проносятся звуки музыки, весьма незатейливые, скрипки, клавесина и свирели, и повсюду проступают персонажи в одеждах XVIII века.

Коломбина:

- Что происходит?

Арлекин:

- Нет, что с нами происходит?

Пьеро:

- В масках под звуки свирели мы способны перемещаться во времени, и вокруг нас оживают тени прошлого…

- Как на сцене?

- На сцене бытия, в котором минувшие времена соседствуют и даже проступают как настоящее.

- Как вечно настоящее!

- То есть миф!

- В прогулках в Царском Селе, как и в Летнем саду или в Петергофе, мы нередко – по состоянию природы или нашего духа – оказываемся в ауре минувшего, куда нас влечет красота…

- … эротика…

- … в вечно настоящем!

- Мы словно на миг обретаем бессмертие, что дает нам музыка, живопись, вообще искусство?

- Здесь барокко времен Елизаветы освещается празднично весенним днем! Видите? Чувствуете?

- А что такое барокко?

- Это стиль!

- Барокко больше, чем стиль, - это миросозерцание и образ жизни, разумеется, дворянского сословия в России в условиях преобразований Петра Великого и Елизаветы…

- Кстати, как было в Испании и в Англии в XVI-XVII веках…

- То есть в эпоху Возрождения! А в России? Всего лишь заимствования?

- Как в Испании в отношении Италии? Как в Англии в отношении Италии и Испании?

- Да, заимствования не исключают самобытного развития национальных литератур, языка и искусств, что мы видим и в России.

- Минувшее нас влечет как миросозерцание и образ жизни в условиях расцвета искусств?

- Как античность и эпоха Возрождения!

- И в России?!

- Мы открываем минувшее, чтобы обновить наше настоящее. Резонно! Ведь недаром Дягилев, забросив пение, стал рыться в архивах и написал книгу о Левицком как первооткрыватель русского портрета XVIII века.

- Тсс! Здесь вельможи и дамы разгуливают, очевидно, в ожидании выхода императрицы…

- Неужели мы увидим воочию, в яви Елизавету Петровну?

- Как запечатлел ее Евгений Лансере? Всего лишь пышность моды, величия и лет… Нет, лучше бы показалась цесаревна, как у Серова! Ведь красотой с юности она отличалась исключительной, по отзывам современников, по преимуществу иностранцев…

Показывается молодая девушка высокого роста, голубоглазая, золотоволосая, в платье из белой тафты с черным гризетом, весьма простеньком, когда вокруг дамы щеголяли в пышных платьях из лионского шелка и парчи с золотой вышивкой. Невероятно и тем не менее вполне узнаваемая Елизавета Петровна! К ней и обращались:

- Ваше высочество!

- Государыня цесаревна!

Маски в танцевальных движениях проговаривают, как поют:

- Сама Венера ярче не сияет и обликом, и женственностью юной, и грацией божественной, и ростом, пленительно проста, о, красота!

Цесаревна с восхищением восклицает, что делает ее ослепительно прекрасной:

- Ах, кто же вы такие? В чудных масках и в платьях расчудесных! Вы актеры? Не из Парижа… с речью россиян? Но мне пора. Не я царица бала в родных мне с детства Петергофских парках.

- Куда бы вы направились сейчас, позвольте нам последовать за вами?

- Увы! В деревню под Москвой уеду в изгнанье добровольное, поди. Там строю летний дом и зимний есть, сад заложила со своим двором. Хотите, приезжайте, буду рада!

В парках вспыхивает фейерверк, и все исчезает в ночи, только звезды в вышине, издалека проносятся звуки свирели.

На сцене проселочная дорога у деревни и озера вдали. Там проступают маски, вполне узнаваемые: Коломбина, Пьеро, Арлекин и еще ряд лиц. Оглядываются с удивлением и даже с испугом. Проносятся звуки валторны и свирели, за березами на лугу девушки в сарафанах водят хоровод.