Восстание ликанов - страница 16
- Ты ослушалась, - парировал он, подойдя к ней. - Я многократно говорил тебе оставаться в этих стенах. Ты слишком рискуешь, чтобы я это игнорировал. Оставь волков Вестникам Смерти.
Она повернулась к нему.
- Почему я должна рисковать меньше, чем они?
- Они не мои дочери! - Его голос дрогнул от волнения, выдав глубокую любовь, которую он питал к ней. Порыв застал их обоих врасплох, и ему понадобилась секунда, чтобы успокоиться. - И они не члены Совета. А ты - да. И однажды ночью ты станешь Старейшиной, как полагается по рождению, если вытерпишь достаточно долго.
Он наклонился к ней, стараясь, чтобы она поняла.
- Соня, о тебе хорошо думают в Совете, но это ненадежно. Они устанут от твоих игр, твоего постоянного отсутствия. Опасностей лесу не больше, чем в зале Совета. Ты должна научиться танцу политики, быть безжалостной и хитрой. И, прежде всего, ты должна быть преданной своей семье. Мне.
Соня держала язык за зубами. Она не была равнодушна к спонтанному проявлению эмоций отца; несмотря на их частые ссоры, она никогда не сомневалась в том, что он трепетно заботился о ней. И все же его разговоры о долге и политике наскучили до слез, а иногда заставляли ее чувствовать себя одной из посаженных в клетку оборотней в подземелье. Дворцовые интриги и дипломатические маневры нисколько не влекли её. Где жизнь, где страсть в этих бескровных играх? Перспектива траты таким образом своего драгоценного бессмертия наполняло ее душу страхом. Она скорее погонится в лесу за дюжиной оборотней, чем вытерпит еще одно бесконечное заседание Совета...
Почему отец этого не понимает?
Вместо этого он шагнул вперед и взялся рукой за ее подбородок. В его строгий голос и взгляд прокралось чуть больше теплоты.
- В конце концов, - напомнил он ей, - без верности друг другу мы не лучше, чем зверьё за порогом.
***
Зловещее предупреждение Виктора эхом отозвалось в Люциане, который вернулся в кузницу. Обнаженное тело мертвого оборотня он взвалил на плечо.
Он стремился избавиться от трупа, чтобы убрать с глаз Старейшины любые напоминания о произошедшем. Люциан по-прежнему сетовал на собственную глупость; из каких бы добрых побуждений он ни пришел на помощь Соне, всё было потеряно из-за его неосторожного поведения после происшествия. Он задавался вопросом, будет ли Виктор когда-нибудь снова по-настоящему доверять ему.
"Я мог бы с тем же успехом выстрелить серебряной стрелой себе в лоб".
Он бросил труп на тлеющий одр в кузнечном горне, затем раздул меха, чтобы разжечь огонь в ревущее пламя. Мрачно наблюдая за тем, как ярко - оранжевый огонь пожирал труп, он вынужден был признать, что горящее тело выглядело пугающе по-человечески. Возможно ли, чтобы какие -то следы души таилась в диких сердцах оборотней? Люциан не хотел думать об этом, но все же... откуда же тогда пришел его собственный разум и дух, как не из крови и чресел такого же существа, как это?
Вонь горелой плоти и собственные никчемные сомнения погнали его в поисках более свежего воздуха во двор кузницы. Оглянувшись, он увидел, что, несмотря на недавние волнения, замок вернулся к своей обычной ночной рутине. Ликаны-рабы трудились над восстановлением сторожевой башни, находящейся в плохом состоянии. Их грязные тела были скользки от пота, мужчины тащили и толкали массивные гранитные плиты до крутых деревянных пандусов и лестниц. Другие рабы в огромных количествах мешали раствор, который тоже тянули вверх на леса. Журавли и вороты поднимали большие блоки, которые зловеще нависали над двором. Кряхтя, работники тащили тросы и вращали колеса.
Кожаная ременная сбруя перетягивала волосатые груди рабов, изношенные шерстяные штаны едва удовлетворяли требованиям приличия. Лунные кандалы кололи их шеи, надежно удерживая волков внутри. На плечах они носили клейма с инициалами одного из трех Старейшин вампиров: Маркус и Амелия с энтузиазмом поддержали идею Виктора о превращении ликанов в рабов, так что каждый из них имел права, как на личное имущество, на равную долю их породы. Глаза рабов остекленели, безнадежный взгляд их видел в будущем лишь вечный бесконечный труд. Бессмертие для таких, как они, было не благословением, а проклятием.