Восстание в подземелье - страница 3

Так в это утро, совсем неожиданно, снова встали в памяти комнаты с гравюрами на стенах в немецком селе и развалины в польском городке. На этот раз о подземных имперских мастерских рассказывал человек, сам в них побывавший.

Крайне утомленный и, видимо, не совсем здоровый, он говорил медленно, тщательно подбирая слова. Порой он умолкал и влажными глазами смотрел на беспокойную реку; иной раз он мучительно напрягал память, чтобы вспомнить о какой-то позабытой детали. Его потрясённое сознание давало бы ему право чуть преувеличивать в мелочах, но этого, думается, он больше всего опасался. В преувеличениях не было нужды.

Целых три дня провёл я с этим человеком. Бесконечно взволнованный рассказом, я мысленно тут же приступил к его изложению. Вырастало большое повествовательное произведение о людях, брошенных в подземелье… Вечером я попытался было записать услышанное. Но уже первый отрывок заставил призадуматься. Возникал неожиданный, но совершенно закономерный вопрос: а не лучше ли предоставить бумагу и чернила самому рассказчику, чтобы читатель узнал о людях подземелья из первых уст, от того человека, который там был и всё пережил сам?

Человеческая память, пусть до предела напряженная, всё же не может заменить магнитофонную ленту. Возможно, что не всё запомнилось, но автор старался наиболее полно и точно записать услышанное на берегу Вислы и вместе с тем сохранить интонацию и стиль исповеди чудом уцелевшего, немного наивного, мудрого и чудаковатого человека из польского местечка, человека, который неожиданно для самого себя оказался способным на высокое мужество.

…Вы не стали бы возражать, если бы я присел вот тут, возле вас? Я хотел бы обратиться к вам с просьбой. С какой просьбой? Нет! Нет! Не хватайтесь за портсигар, – я, слава богу, некурящий. И вещевой мешок свой, прошу вас, оставьте пока в покое! Разве только, если вам самому вздумалось перекусить, тут уж, как говорится, ваш горшок и ваша ложка. Кушайте на здоровье! Что же касается меня, то я, уверяю вас, сыт. Спрашивается – с какой же просьбой я хочу к вам обратиться? Не знаю, как вам объяснить… Может быть, вы будете удивлены, хотя в наше время не так-то легко удивить человека. Я хотел попросить, чтобы вы… поговорили со мной…

Вот уже несколько дней я хожу по этой земле, где я родился, где родились и погибли мои дети, где я знаю каждый камешек, – одним словом, вот уже четвёртый день брожу по этому пепелищу в поисках живого человека… Верите ли, я, кажется, заплакал бы от радости, если бы встретил хоть знакомую собаку. Никого! Вы меня поняли?..

Один ли я такой, чудом уцелевший и вернувшийся к родным развалинам? Конечно, нет… Немало, верно, людей бродят теперь средь бела дня как лунатики и никак не найдут человека, с которым можно было бы вспомнить и дни юности, и зрелые годы, прожитые на родной земле. Поэтому не удивляйтесь, прошу пана, моей неожиданной и, может быть, странной просьбе. Возможно, я скажу что-нибудь не так: отвык я от людской речи. Но когда болит сердце, молчать просто нет сил… Если бы вы знали, сколько раз я ловил себя на том, что разговариваю с самим собой! Думается, что сами с собой разговаривают только очень одинокие люди…

Вот перед нами Висла, а туда, подальше, – местечко Чермин, то есть то, что от него осталось. Там был когда-то и мой дом, там жила моя семья. Не подумайте, что я собираюсь рассказывать о своей семье или о местечке, – это было бы слишком! К чему слова, когда всё и так ясно? Из всего, что тут было, осталась на своём месте одна только Висла. Всё же остальное обратилось в прах, сровнялось с землёй, развеяно ветром. Для нынешних времён знакомая картина.

Вы, наверное, спросите – как же могло случиться, что всё вокруг исчезло, погибло, уничтожено, а я, видите ли, остался жив и брожу один у пустынных берегов Вислы, вспоминая о своих несчастьях, подобно тому, как наши далёкие предки сидели на берегах вавилонских и оплакивали дни свои горькие?.. Ответ, разумеется, один – чудо! Но чудес на свете не бывает, я уж это точно знаю! А если и случится подчас такое, чего мы не в состоянии объяснить, то виновата тут только наша врождённая дальнозоркость, которая не позволяет нам разглядеть того, что находится под самым носом.