Восточней Востока - страница 15

стр.
Вот по этой дороге
пешком до Москвы и обратно
С легким стулом складным,
с тонкой тростью французской,
в рубахе простой
Путь свершал многократно?
Как просторно вокруг! Осень в рощах зажгла фонари,
И равнина багряна,
Как в багряных лучах уходящей вечерней зари
Волны Тихого океана.
Бесконечно дорога пряма.
Можно в небо приехать по ней, как по светлой аллее!
Вот нырять начинает она — от холма до холма,
Но, как прежде, конец ее
к небу приклеен.
Вот проехали Тулу. Перед сто девяносто шестым
Километром
в груди с остротою нежданной
Родилось ожиданье щемящее встречи с Толстым,
Встречи с Ясной Поляной.
А посмотришь вокруг — сколь огромна, обширна земля!
Нет российским просторам границы.
Темный лес вдалеке — уж, наверное, там соболя,
Волки, рябчики, дикие зайцы, лисицы!
Вот подсолнечник: поле — как желтый ковер!
Мы въезжаем в него, словно в джунгли густые.
Столько золота я не видал до сих пор:
Воздух, небо, земля — золотые.
Юрий, русский поэт, весь в пыльце золотой
(Золотеют щека и надбровья),
На подсолнечник смотрит с крестьянской земной простотой:
«Это — лакомство зреет коровье!»
Что ж, он прав, он ничуть не унизил цветы:
Здесь, средь этих равнин плодородных,
Все пронизано светом земной доброты,
Дружбой неба и хлеба, людей и животных..
С той поры, как ступил я на жизненный твердый большак,
 Я себя торопил, о покое не мысля вовеки,
Но сегодня впервые невольно замедлил свой шаг —
Так шаги пилигрим замедляет, приблизившись к Мекке!
Дом Толстого — за плотной завесой дерев,
За воротами в виде двух башенок белых.
Я стою, от волненья в тиши замерев,
Став застенчивей самых несмелых,
Перейти не решаясь невидимую межу.
Лунный круг в свете дня надо мною белес и неярок.
Я зеленое яблоко в пальцах держу —
Местной девушки скромный подарок.
Дом Толстого — за плотной завесой дерев,
За воротами в виде двух башенок белых…

Зеленое яблоко

На одной из улиц Иркутска
в маленьком магазине
женщина в платочке
яблоки продавала.
Надкусив зеленое яблоко,
вспомнил я о Катюше Масловой
и мечтами в юность унесся.
Это я, гимназист зеленый,
снова плачу над «Воскресением»,
и, как в кадре кино, предо мною —
ты, Катюша, в платочке русском,
яблоко зеленое
молодо грызешь.
С той поры гимназист и вгрызается в литературу…
О зеленое яблоко,
терпкий вкус на зубах!
Сорок лет миновало, и вот —
я в России, новой России,
той России, которой полвека.
Нет в ней больше обманутой, бедной Катюши.
Или, может быть, все-таки есть она где-то?
Нет, наверное, нет…
Я лечу, подо мной — бесконечны просторы Сибири,
надо мной — бесконечная космоса даль.
Всем своим существом ощущаю
новой жизни течение, новой эпохи —
и грызу зеленое яблоко,
гул моторов так близко, а я
все грызу зеленое яблоко…

Хиросима, Нагасаки

Об этих двух городах, испытавших некогда ужас атомной бомбардировки, написано очень много на всех языках мира, и мне не хочется добавлять слишком много слов к тем словам, которые уже сказаны.

Меня почему-то более всего потрясла деталь, никем, по-моему, до сих пор не отмеченная: в музеях обоих городов лежат под стеклом среди других экспонатов обыкновенные бутылки зеленого стекла. Из-под вина, растительного масла, керосина. Они подобраны в развалинах сожженных кварталов. Страшная температура, возникшая в результате взрыва, деформировала их: бутылки сплющены, перекручены, они напоминают кошмарные сюрреалистические видения Сальватора Дали, его «мягкие часы», висящие, как носовые платки, на ветках.

Часы, кстати, тоже лежат в витринах. Ручные, карманные, настольные. Навсегда остановившиеся, лишенные стрелок. Но следы стрелок навеки вожжены в их безжизненные циферблаты. Они показывают минуту и секунду взрыва.

Четверть века прошло, и возродились города из пепла, ходят по улицам Хиросимы взрослые люди, родившиеся после войны. Парят над крышами цветные шары торговой рекламы, туристы щелкают фотокамерами и приобретают на память цветные открытки с изображением атомного взрыва.

Невдалеке от скелета всемирно известного «Атомного дома» — сохраняемых для потомков руин бывшей торговой палаты — построен новый стадион для бейсбола, игры, импортированной из той же страны, самолет которой сбросил над Хиросимой атомную бомбу. Время движется, жизнь торжествует, хотя нельзя не признать, что в торжестве своем она бывает порой достаточно бестактна.