Восточный цикл. Книги 1-7 - страница 54

– Я не знаю такой дороги.

– Я отведу тебя.

– Ты знаешь тропу?

– Нет, но я найду ее. Аллах дал мне дар выбирать неведомую дорогу без проводника.

– Так дело не пойдет, эмир. Мне нужно в Гадим, к моим людям.

– Тогда иди тайно мимо Багдада и не примыкай к каравану.

– Господин, я же не трус. А что, если мои люди подумают, что я трушу?

– Нет, ты смелый человек! И это меня радует, ведь мы едем вместе!

– Я согласен, эмир, но при одном условии. Я богат, очень богат, и я хочу, чтобы ты брал у меня – только у меня! – все, что тебе потребуется!

– Но тогда я стану твоим слугой, получающим заработную плату.

– Вовсе нет, ты мой гость, мой брат, и любовь дает мне право заботиться о тебе. Клянусь Аллахом, что не поеду вместе с тобой, если ты не примешь это условие!

– Ты просто вынуждаешь меня выполнять твои условия. Откуда такое доверие ко мне, ведь ты меня совсем не знаешь!

– Напрасно ты так думаешь. Разве не ты вырвал нас из рук беббе? Разве не рассказывал о тебе Амад эль-Гандур? Мы останемся друг подле друга, а я буду получать от тебя другие богатства – духовные. Хоть я и не обыкновенный перс, но с тобой сравниться не могу. Мне известно, что в твоей стране мальчик бывает умнее, чем у нас взрослый мужчина. Мне известно, что наша страна – пустыня в сравнении с вашими землями и что беднейший из вас богаче самого дородного визиря из Фарсистана. Мне ведомо еще многое другое, и я знаю причину всего этого: у вас есть матери, у вас есть жены; у нас таких нет. Дай нам хороших матерей, и наши дети смогли бы скоро соревноваться с вашими. Сердце матери – в земле, где живет дух ее ребенка. О Мухаммед, я ненавижу тебя за то, что ты забрал душу у наших жен, обратил их в рабынь, подавил тем самым и нашу силу, обратил в камень наше сердце, опустынил земли и всех, кто пошел за ним, лишил счастья.

Он поднялся. Воздел руки и громко выкрикнул свои обвинения против Пророка. Счастье, что никто из его друзей не слышал! И только после некоторого молчания он снова обратился ко мне:

– Знаешь дорогу отсюда в Багдад?

– Есть два пути. Один ведет на юго-запад через горы Хамрин, а другой – вдоль Диалы и дальше вниз к Гадиму.

– А как далеко отсюда до Гадима?

– Первую дорогу мы одолеем за пять, вторую – за четыре дня.

– Эти пути ведут по населенным местам?

– Да, и поэтому самые подходящие.

– Значит, есть и другие?

– Конечно, но мы должны будем скакать через земли, населенные воинственными бедуинами.

– Из какого же они племени?

– Больше всего джербоа, а через их границы нередко заходят отряды бени-лам.

– Вы их боитесь?

– Боюсь ли? Нет. Но осмотрительные люди обычно выбирают из двух маршрутов наименее опасный. Я знаю одну тропу, которой пользуются знатные господа. Она проходит к западу от реки, а к джербоа не ведет.

– И все же я должен решиться на степной путь, ибо я беглец. Так близко от персидской границы преследователи не должны меня захватить.

– Твои взгляды правильны, но подумай, что путешествие по степи, совершенно высохшей под палящими лучами, будет весьма мучительным.

– Они не страдают ни от голода, ни от жажды; ни от жары, ни от холода; они мучаются только одним – как бы я не оказался плененным. При мне бурдюки с водой и запас продовольствия на восемь дней для всех нас.

– И ты можешь полностью положиться на своих людей?

– Абсолютно, эмир.

– Хорошо, тогда мы поедем через землю джербоа. Аллах защитит нас. Впрочем, когда мы достигнем долины, будем продвигаться быстрее, а пока что твои верблюды с трудом преодолевают перевалы. Теперь мы едины в своих помыслах и должны лишь ждать, пока не залечатся наши раны.

– У меня небольшая просьба, – учтиво произнес он. – Я основательно запасся всем необходимым при отъезде. На дальних дорогах одежда быстро изнашивается, и поскольку я знал, что до Хадрамаута хорошего базара не попадется, я сделал изрядный запас платья. Ваше уже сильно поизносилось, вы можете взять у меня, что пожелаете.

Это предложение было для меня равно соблазнительно и опасно. Хасан Арджир-мирза был прав: в любом цивилизованном месте нас приняли бы в таком виде за настоящих бродяг, но я знал и то, что чопорного англичанина можно этим обидеть. Однако мне не хотелось в первые же дни ставить под удар нашу дружбу с персом. Мне же самому было абсолютно безразлично, в какой личине выступать. Настоящий бедуин оценивает мужчину не по одежде – по лошади, а в этом отношении я мог вызвать зависть у кого угодно. Впрочем, какой-нибудь сын пустыни мог принять меня и за конокрада, но в его глазах это была больше честь, чем позор для меня. И я ответил мирзе: