Вот какой Пахомов! (сборник рассказов) - страница 5

стр.

— Вот это да! — кричали солдаты.

А старшина Меньшуткин, краснея, сказал:

— Да! — и так запустил пальцы под широкий ремень, что начальник заставы спросил:

— А что «да»?

— А сейчас я кое-кому прочитаю крепкую лекцию о том, что такое граница! — и крепче сжал ремень.

Тут в кустах зашелестело, затрещало, будто кто-то бросился бегом в сопки.

А начальник заставы улыбнулся и качнул головой:

— Ладно. Будем считать, что при помощи Меньшуткиных-младших провели учебную тревогу. А чтобы покрепче знали, что такое граница, доставить этих Меньшуткиных ко мне. Я им тоже кое-что расскажу.

Скоро на заставе всё притихло. В воздухе сладко и горячо пахло шиповником. Снова стало слышно, как стрекочут кузнечики, шелестят стрекозы. И только возле кухни всё ещё хохотали солдаты. А Василий Иваныч, сверкая глазами, смотрел в сторону домика начальника заставы, куда прошлёпали оба Меньшуткины, и думал, наверное:

«Что, нарушители, слушаете лекцию? Мало вам! Мало! Я бы вам и не такую прочитал!»

А когда солдаты, выходя из столовой, подносили Ваське куски колбасы, он фыркал и косился на небо, будто говорил:

«Попробуйте сами. А я уже пробовал. Знаю эти колбасные штучки!»



МИХАИЛ МАТВЕИЧ

Начальник соседней заставы капитан Матвеев решил с утра проехать по тайге. Он отдал необходимые распоряжения заместителю, взял автомат — на всякий таёжный случай — и выехал на коне за ворота.

Поднялось солнце. Свежо зеленела весенняя трава, и конь весело пошёл в гору привычной тропой. Но едва въехали в лес, он захрапел, взвился на дыбы и шарахнулся в сторону. Прямо на него сквозь дубняк ломилась громадная медведица.

Матвеев ахнул от неожиданности, оглянулся, а за спиной громыхала осыпь, обрыв, — отступать некуда. И он дал очередь из автомата.

Медведица тут же ткнулась носом в копыта коню, а в дубняке снова раздался треск.

Матвеев опять вскинул автомат.

Но на тропу вывалился маленький взъерошенный медвежонок.

Чёрная шерсть его блестела, а на груди галстуком белело яркое пятно. Медвежонок на секунду остановился, вытаращил глазёнки на громадного коня, на всадника и с перепугу бросился под брюхо медведицы.

Матвеев спрыгнул с коня, снял шинель, завернул медвежонка и стал быстро спускаться вниз, к заставе.


* * *

На заставе медвежонку обрадовались.

Солдаты передавали его из рук в руки, а медвежонок с опаской ворочал маленькими коричневыми глазёнками и прятал нос в мягкую чёрную шерсть.

Но как только его взял на руки повар Ерохин, он вытянул шею, быстро обнюхал и стал лизать его голые по локоть руки.

— Мишка мамку узнал! — рассмеялись солдаты. — Бери его к себе на кухню. И тепло, как в берлоге, и найдётся, чем лакомиться.

Ерохин принёс медвежонка в кухню, постелил ему за печкой кусок овчины и поставил у ног старую солдатскую миску.

Застава стояла среди высоких гор, со всех сторон её окружала тайга. Кругом пахло сосной, перекликались лесные птицы. Доносился стук дятла. И Мишка чувствовал себя совсем как дома. Солдаты приносили ему из похода кедровые шишки, и он, урча, лущил орехи.

Как-то, когда он лежал на солнышке у крыльца, к нему подошла корова Майка. Нагнула рогатую голову и посмотрела на него большими страшными глазами. Мишка вскочил, ощетинился и воинственно поднял лапу.

Но вдруг он почувствовал тёплый молочный запах, быстро слез со ступенек и побежал за Майкой, подтягивая мордочку к грузному вымени.



С тех пор каждое утро медвежонок бегал за Майкой следом, хватал её за ноги. А Майка оглядывалась, отмахивалась хвостом и делала вид, что вот-вот боднёт назойливого медвежонка.

Но он не отступал, пока ему не наливали в миску тёплого парного молока.

Как только наступало время обеда, Мишка бросал все игры и ковылял к кухне. Там Ерохин уже держал в руках поварёшку, от котлов валил вкусный пар.

Мишка хватал передними лапами свою солдатскую миску, как его выучил Ерохин, и пристраивался за солдатами к раздаточному окошку. Ерохин накладывал ему порцию каши, и Мишка отправлялся в угол.

Через несколько минут он с пустой посудой останавливался у солдатских столов, и каждый пограничник добавлял ему ложку из своей порции.

Ерохин морщился, качал головой и стыдил: