Вот так барабанщик! - страница 12

И Николай Васильевич, достав из кармана кисет с табаком, стал неторопливо свертывать папиросу.

— Как бы сделать, чтобы Кирочка ловила рыбу в реке и приносила домой? — спросил я Николая Васильевича.

— Это дело не такое уж мудреное, — усмехнулся он. Только советую совершенно не кормить ее рыбой.

— Почему? — спросил я.

— Очень просто, — ответил Николай Васильевич, — если будешь кормить Кирочку живой рыбой, она поймет, что рыбу приятнее есть самой, чем ловить ее для тебя. Иными словами — вытащив рыбину на берег, она будет съедать ее сама. Понял?

И я перестал кормить Кирочку свежей рыбой.

Прошло два года, как выдра попала в наш дом. Ростом она стала с небольшую собаку-дворняжку.

Мы крепко подружились с Кирочкой. Она даже спала у меня в ногах, на моей постели. Когда Кирочка хотела есть, то обязательно кричала: «Гиррк, гиррк, гиррк!»… А когда была чем-нибудь недовольна, тихо и нежно хихикала. Да, да — хихикала, я не обманываю, звук этот был очень похож на хихиканье!..

…Был хороший зимний вечер. На уснувшую мерзлую землю падали крупные снежинки.

Вот в такой-то тихий вечер, когда зашло солнце, я и решил выйти с Кирочкой на рыбалку. Чтобы Кирочка не жадничала, я еще днем досыта накормил ее мясом и молоком.

Кирочка еще ни разу не бывала на реке. Когда я пошел по тропинке, ведущей на улицу, за огороды, к реке, Кирочка нерешительно остановилась. На ее широкой мордочке заблестели крохотные капельки пота: Кирочка волновалась.

— Пойдем, пойдем, милая, — позвал я и слегка подтолкнул ее рукой.

Кирочка вскинула широкую мордочку с глазками-изюминками и обнюхала воздух, а потом смело заковыляла за мной.

Шагая по тропинке, проложенной прачками на заснеженном льду, я отыскал глазами прорубь. Вот и она!

Я с любопытством наблюдал за Кирочкой: что же она, интересно, станет сейчас делать?

Выдра осторожно приблизилась к воде, обнюхала кромку синеватого льда, вытянула шею, весело гирркнула и… нырнула в прорубь.

Все это случилось так быстро, что я и ахнуть не успел! Прошло несколько минут, а Кирочка не появлялась.

Неужели я больше не увижу своего друга? Не мигая, до боли в глазах, я смотрел на темную гладь воды. Вдруг на поверхности появились пузырьки, похожие на булавочные головки; они забавно прыгали и лопались… А вот и моя Кирочка! В зубах ее ворочался большущий красноперый окунь!

— Кирочка! Хорошая моя! А я-то думал, что ты не вернешься, уйдешь от меня… — бормотал я, прижимая к груди Кирочку с ее добычей.

Когда я выпустил выдру из рук, она разомкнула зубы, и окунь шлепнулся на лед, а Кирочка снова нырнула.

Через несколько секунд Кирочкина мордочка вновь появилась над водой. В зубах ее на этот раз неуклюже выгибался широкий, будто лопатка, серебристый лещ.

Радуясь Кирочкиной добыче и тому, что она не убежала от меня, я поднял ее на руки и принялся плясать. И тут случилась беда: потеряв равновесие, я рухнул в темную прорубь.

Но здесь было не очень глубоко. С силой оттолкнувшись ногами от каменистого дна, я пробкой выскочил на поверхность, схватился за острый лед и выкарабкался. Я так испугался, что едва отполз от проруби, дрожа от стужи.

А Кирочка стояла передо мною на задних лапках, как птица пингвин. Она пронзительно и сердито — хоть уши затыкай! — трещала и быстро-быстро махала лапами-лопатками. Она как бы пробирала меня за то, что я зазевался и свалился в ледяную воду.

Узнав о том, что я искупался в проруби, мама даже не обрадовалась Кирочкиной добыче.

Она кричала, что я очень вредный мальчишка, и что я наверняка простудился. А потом велела бабушке напоить меня кипятком с сушеной малиной. И мне дали на ночь таблетку аспирина и уложили в кровать под тяжелый папин тулуп, крепко пахнущий овцой.

Ночью у меня здорово разболелась голова, заломило руки и ноги, бросало то в жар, то в холод — знобило.

Утром к нам пришел старый доктор с тростью и белым чемоданчиком.

— Ангина. Лежать в постели, — приказал доктор и погладил меня по голове. — Не горюй. Будешь жить сто лет.

Целую неделю провалялся я на кровати, и всю неделю Кирочка не отходила от меня ни на час. Она спала рядом, на полу. А когда я просыпался, она вставала на задние лапки у моего изголовья. На ее мордочке, как это всегда бывало, когда она волновалась, блестели капельки пота.