Война и Библия - страница 3

— Старая песня… и на старый лад! — шепнул мне на ухо Крен.

— Позвольте, — продолжал министр, — мы должны быть готовы защищаться, в случае, если кто-либо нападет на нас, со стороны Атлантического или со стороны Тихого океана. Наша история не знает завоевательных войн. Начиная с президента Вашингтона и кончая Вильсоном, Америка вела только оборонительные войны. Я не говорю, что война — фатальность, как говорит профессор, или же что она биологическая потребность для так называемого обновления нации, как это утверждает Клемансо в новейшей своей книге. Я говорю, что война есть дикарство, навязываемое силой, которое может быть отброшено только силой. Это всё.

— Все народы спешно готовятся к новой войне, дорогой мой Крен, — сказал генерал. — Неужели же только мы, американцы, спрячем головы в песок, как страус, и сделаем вид, что это нас не касается?

— Не говорите обо всех, Кларк, — ответил генерал.

— Кто это: все? Индия, Китай и Абиссиния не готовятся к войне, а это больше половины человечества. Европейцы готовятся к войне; мы также готовимся к ней. Но это меньшинство; как раз одна треть человечества!

Тут генерал повернулся к балканцу и как бы шутя спросил:

— А куда вы, балканцы, принадлежите: к миролюбивому большинству Крена или же к воинственному меньшинству?

На это балканец ответил:

— Мы принадлежим к тем, кто, ненавидя войну, готовится к ней.

— Точно такое же положение и у нас, в Америке, — воскликнул министр Юстон. — Мы ненавидим войну, но мы готовимся к ней. Готовимся по необходимости, чтобы в критический момент защитить нашу демократию от империалистических завоеваний.

Крен едко усмехнулся и сказал:

— Военное беснование уравнивает всё, дорогой друг. Здесь не помогает ни демократия, ни автократия, ни монархия, ни республика, ни коммунизм. Теперешняя коммунистическая Россия точно так же спешно готовится к войне, как английская и японская монархии; и точно так же, как американская и французская республики. Но согласитесь, что в наше время это военное беснование особенно захватило белую расу.

— В этом я совершенно согласен с Креном, — сказал генерал. — Не было и нет такой серьёзной политической теории или правящей партии, которые в своих крайних выводах не стояли бы за войну или не вызывали бы её. До сих пор ни одна политическая доктрина не могла сбросить покрывало с той страшной тайны, которая в человеческой жизни называется войной. Ни политики, ни государственные люди, ни военные, ни даже биологи до сих пор не дали нам никакого серьёзного объяснения сущности войны, её истинных причин и целей. Об этом говорили пристрастно или просто это замалчивали. Иногда мне кажется, что война связана с каким-то глубоким и сокрытым корнем жизни нашей на земле, и единственно религия могла бы сказать здесь нечто серьёзное.

Настало молчание. Вдруг генерал поставил такой вопрос:

— В самом деле, господа, кто из людей белой расы написал когда-нибудь какое-либо известное произведение о войне?

— Ницше и немецкие генералы перед Мировой войной! — сказал кто-то.

— Макиавелли! — ответил Юстон с несомненной иронией. — Это европейский философ войны!

— «Философ навыворот»! — ответил кто-то другой. — Слепец, указывающий дорогу слепцам.

— Думаю, что Макиавелли представляет собою квинтэссенцию европейского испорченного ума, — досказал Юстон свою мысль.

Всё общество выразило своё единодушное осуждение учению Макиавелли. Затем генерал Кларк обернулся к моему самому близкому другу, балканцу, и спросил его, существует ли где-нибудь в мировой литературе какое-либо другое и лучшее объяснение тайны войны, чем то, которое дал, скажем, Макиавелли.

Балканец ответил:

— Существует ведь Библейское объяснение, совсем противоположное мнению Макиавелли.

Генерал бросил на него испытующий взгляд и погрузился в глубокое молчание. В этот вечер он ни слова больше не захотел произнести о войне. Всё только молчал и размышлял, будто старался восстановить в памяти что-то знакомое и давно позабытое.

На следующий день генерал Кларк пригласил меня и моего друга балканца прокатиться на лодке по морю перед прелестной виллой Крена.